Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Драгунский, Виктор - Драгунский - Денискины рассказы

Приключения >> Приключения >> Отечественная >> Драгунский, Виктор
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Виктор Драгунский. Денискины рассказы

---------------------------------------------------------------

Москва, "Планета детства", "Издательство Астрель", "АСТ", 2000

OCR: Michael Seregin

---------------------------------------------------------------

"ОН ЖИВОЙ И СВЕТИТСЯ..."


    Однажды вечером я сидел во дворе, возле песка, и ждал маму. Она, наверно, задерживалась в институте, или в магазине, или, может быть, долго стояла на автобусной остановке. Не знаю. Только все родители нашего двора уже пришли, и все ребята пошли с ними по домам и уже, наверно, пили чай с бубликами и брынзой, а моей мамы все еще не было...

    И вот уже стали зажигаться в окнах огоньки, и радио заиграло музыку, и в небе задвигались темные облака - они были похожи на бородатых стариков...

    И мне захотелось есть, а мамы все не было, и я подумал, что, если бы я знал, что моя мама хочет есть и ждет меня где-то на краю света, я бы моментально к ней побежал, а не опаздывал бы и не заставлял ее сидеть на песке и скучать.

    И в это время во двор вышел Мишка. Он сказал:

    - ЗдорОво!

    И я сказал:

    - ЗдорОво!

    Мишка сел со мной и взял в руки самосвал.

    - Ого! - сказал Мишка. - Где достал? А он сам набирает песок? Не сам? А сам сваливает? Да? А ручка? Для чего она? Ее можно вертеть? Да? А? Ого! Дашь мне его домой?

    Я сказал:

    - Нет, не дам. Подарок. Папа подарил перед отъездом.

    Мишка надулся и отодвинулся от меня. На дворе стало еще темнее.

    Я смотрел на ворота, чтоб не пропустить, когда придет мама. Но она все не шла. Видно, встретила тетю Розу, и они стоят и разговаривают и даже не думают про меня. Я лег на песок.

    Тут Мишка говорит:

    - Не дашь самосвал?

    - Отвяжись, Мишка.

    Тогда Мишка говорит:

    - Я тебе за него могу дать одну Гватемалу и два Барбадоса!

    Я говорю:

    - Сравнил Барбадос с самосвалом...

    А Мишка:

    - Ну, хочешь, я дам тебе плавательный круг?

    Я говорю:

    - Он у тебя лопнутый.

    А Мишка:

    - Ты его заклеишь!

    Я даже рассердился:

    - А плавать где? В ванной? По вторникам?

    И Мишка опять надулся. А потом говорит:

    - Ну, была не была! Знай мою доброту! На!

    И он протянул мне коробочку от спичек. Я взял ее в руки.

    - Ты открой ее, - сказал Мишка, - тогда увидишь!

    Я открыл коробочку и сперва ничего не увидел, а потом увидел маленький светло-зеленый огонек, как будто где-то далеко-далеко от меня горела крошечная звездочка, и в то же время я сам держал ее сейчас в руках.

    - Что это, Мишка, - сказал я шепотом, - что это такое?

    - Это светлячок, - сказал Мишка. - Что, хорош? Он живой, не думай.

    - Мишка, - сказал я, - бери мой самосвал, хочешь? Навсегда бери, насовсем! А мне отдай эту звездочку, я ее домой возьму...

    И Мишка схватил мой самосвал и побежал домой. А я остался со своим светлячком, глядел на него, глядел и никак не мог наглядеться: какой он зеленый, словно в сказке, и как он хоть и близко, на ладони, а светит, словно издалека... И я не мог ровно дышать, и я слышал, как стучит мое сердце, и чуть-чуть кололо в носу, как будто хотелось плакать.

    И я долго так сидел, очень долго. И никого не было вокруг. И я забыл про всех на белом свете.

    Но тут пришла мама, и я очень обрадовался, и мы пошли домой. А когда стали пить чай с бубликами и брынзой, мама спросила:

    - Ну, как твой самосвал?

    А я сказал:

    - Я, мама, променял его.

    Мама сказала:

    - Интересно! А на что?

    Я ответил:

    - На светлячка! Вот он, в коробочке живет. Погаси-ка свет!

    И мама погасила свет, и в комнате стало темно, и мы стали вдвоем смотреть на бледно-зеленую звездочку.

    Потом мама зажгла свет.

    - Да, - сказала она, - это волшебство! Но все-таки как ты решился отдать такую ценную вещь, как самосвал, за этого червячка?

    - Я так долго ждал тебя, - сказал я, - и мне было так скучно, а этот светлячок, он оказался лучше любого самосвала на свете.

    Мама пристально посмотрела на меня и спросила:

    - А чем же, чем же именно он лучше?

    Я сказал:

    - Да как же ты не понимаешь?! Ведь он живой! И светится!..
НАДО ИМЕТЬ ЧУВСТВО ЮМОРА


    Один раз мы с Мишкой делали уроки. Мы положили перед собой тетрадки и списывали. И в это время я рассказывал Мишке про лемуров, что у них большие глаза, как стеклянные блюдечки, и что я видел фотографию лемура, как он держится за авторучку, сам маленький-маленький и ужасно симпатичный.

    Потом Мишка говорит:

    - Написал?

    Я говорю:

    - Уже.

    - Ты мою тетрадку проверь, - говорит Мишка, - а я - твою.

    И мы поменялись тетрадками.

    И я как увидел, что Мишка написал, так сразу стал хохотать.

    Гляжу, а Мишка тоже покатывается, прямо синий стал.

    Я говорю:

    - Ты чего, Мишка, покатываешься?

    А он:

    - Я покатываюсь, что ты неправильно списал! А ты чего?

    Я говорю:

    - А я то же самое, только про тебя. Гляди, ты написал: "Наступили мозы". Это кто такие - "мозы"?

    Мишка покраснел:

    - Мозы - это, наверно, морозы. А ты вот написал: "Натала зима". Это что такое?

    - Да, - сказал я, - не "натала", а "настала". Ничего не попишешь, надо переписывать. Это все лемуры виноваты.

    И мы стали переписывать. А когда переписали, я сказал:

    - Давай задачи задавать!

    - Давай, - сказал Мишка.

    В это время пришел папа. Он сказал:

    - Здравствуйте, товарищи студенты...

    И сел к столу.

    Я сказал:

    - Вот, папа, послушай, какую я Мишке задам задачу: вот у меня есть два яблока, а нас трое, как разделить их среди нас поровну?

    Мишка сейчас же надулся и стал думать. Папа не надулся, но тоже задумался. Они думали долго.

    Я тогда сказал:

    - Сдаешься, Мишка?

    Мишка сказал:

    - Сдаюсь!

    Я сказал:

    - Чтобы мы все получили поровну, надо из этих яблок сварить компот. - И стал хохотать: - Это меня тетя Мила научила!..

    Мишка надулся еще больше. Тогда папа сощурил глаза и сказал:

    - А раз ты такой хитрый, Денис, дай-ка я задам тебе задачу.

    - Давай задавай, - сказал я.

    Папа походил по комнате.

    - Ну слушай, - сказал папа. - Один мальчишка учится в первом классе "В". Его семья состоит из пяти человек. Мама встает в семь часов и тратит на одевание десять минут. Зато папа чистит зубы пять минут. Бабушка ходит в магазин столько, сколько мама одевается плюс папа чистит зубы. А дедушка читает газеты, сколько бабушка ходит в магазин минус во сколько встает мама.

    Когда они все вместе, они начинают будить этого мальчишку из первого класса "В". На это уходит время чтения дедушкиных газет плюс бабушкино хождение в магазин.

    Когда мальчишка из первого класса "В" просыпается, он потягивается столько времени, сколько одевается мама плюс папина чистка зубов. А умывается он, сколько дедушкины газеты, деленные на бабушку. На уроки он опаздывает на столько минут, сколько потягивается плюс умывается минус мамино вставание, умноженное на папины зубы.

    Спрашивается: кто же этот мальчишка из первого "В" и что ему грозит, если это будет продолжаться? Все!

    Тут папа остановился посреди комнаты и стал смотреть на меня. А Мишка захохотал во все горло и стал тоже смотреть на меня. Они оба на меня смотрели и хохотали.

    Я сказал:

    - Я не могу сразу решить эту задачу, потому что мы еще этого не проходили.

    И больше я не сказал ни слова, а вышел из комнаты, потому что я сразу догадался, что в ответе этой задачи получится лентяй и что такого скоро выгонят из школы. Я вышел из комнаты в коридор и залез за вешалку и стал думать, что если это задача про меня, то это неправда, потому что я всегда встаю довольно быстро и потягиваюсь совсем недолго, ровно столько, сколько нужно. И еще я подумал, что если папе так хочется на меня выдумывать, то, пожалуйста, я могу уйти из дома прямо на целину. Там работа всегда найдется, там люди нужны, особенно молодежь. Я там буду покорять природу, и папа приедет с делегацией на Алтай, увидит меня, и я остановлюсь на минутку, скажу:

    "Здравствуй, папа", - и пойду дальше покорять.

    А он скажет:

    "Тебе привет от мамы..."

    А я скажу:

    "Спасибо... Как она поживает?"

    А он скажет:

    "Ничего".

    А я скажу:

    "Наверно, она забыла своего единственного сына?"

    А он скажет:

    "Что ты, она похудела на тридцать семь кило! Вот как скучает!"

    А что я ему скажу дальше, я не успел придумать, потому что на меня упало пальто и папа вдруг прилез за вешалку. Он меня увидел и сказал:

    - Ах ты, вот он где! Что у тебя за такие глаза? Неужели ты принял эту задачу на свой счет?

    Он поднял пальто и повесил на место и сказал дальше:

    - Я это все выдумал. Такого мальчишки и на свете-то нет, не то что в вашем классе!

    И папа взял меня за руки и вытащил из-за вешалки.

    Потом еще раз поглядел на меня пристально и улыбнулся:

    - Надо иметь чувство юмора, - сказал он мне, и глаза у него стали веселые-веселые. - А ведь это смешная задача, правда? Ну! Засмейся!

    И я засмеялся.

    И он тоже.

    И мы пошли в комнату.
СЛАВА ИВАНА КОЗЛОВСКОГО


    У меня в табеле одни пятерки. Только по чистописанию четверка. Из-за клякс. Я прямо не знаю, что делать! У меня всегда с пера соскакивают кляксы. Я уж макаю в чернила только самый кончик пера, а кляксы все равно соскакивают. Просто чудеса какие-то! Один раз я целую страницу написал чисто-чисто, любо-дорого смотреть - настоящая пятерочная страница. Утром показал ее Раисе Ивановне, а там на самой середине клякса! Откуда она взялась? Вчера ее не было! Может быть, она с какой-нибудь другой страницы просочилась? Не знаю...

    А так у меня одни пятерки. Только по пению тройка. Это вот как получилось. Был у нас урок пения. Сначала мы пели все хором "Во поле березонька стояла". Выходило очень красиво, но Борис Сергеевич все время морщился и кричал:

    - Тяните гласные, друзья, тяните гласные!..

    Тогда мы стали тянуть гласные, но Борис Сергеевич хлопнул в ладоши и сказал:

    - Настоящий кошачий концерт! Давайте-ка займемся с каждым инди-виду-ально.

    Это значит с каждым отдельно.

    И Борис Сергеевич вызвал Мишку.

    Мишка подошел к роялю и что-то такое прошептал Борису Сергеевичу.

    Тогда Борис Сергеевич начал играть, а Мишка тихонечко запел:
Как на тоненький ледок

Выпал беленький снежок...



    Ну и смешно же пищал Мишка! Так пищит наш котенок Мурзик. Разве ж так поют! Почти ничего не слышно. Я просто не мог выдержать и рассмеялся.

    Тогда Борис Сергеевич поставил Мишке пятерку и поглядел на меня.

    Он сказал:

    - Ну-ка, хохотун, выходи!

    Я быстро подбежал к роялю.

    - Ну-с, что вы будете исполнять? - вежливо спросил Борис Сергеевич.

    Я сказал:

    - Песня гражданской войны "Веди ж, Буденный, нас смелее в бой".

    Борис Сергеевич тряхнул головой и заиграл, но я его сразу остановил:

    - Играйте, пожалуйста, погромче! - сказал я.

    Борис Сергеевич сказал:

    - Тебя не будет слышно.

    Но я сказал:

    - Будет. Еще как!

    Борис Сергеевич заиграл, а я набрал побольше воздуха да как запою:


     Высоко в небе ясном

     Вьется алый стяг...


    Мне очень нравится эта песня.

    Так и вижу синее-синее небо, жарко, кони стучат копытами, у них красивые лиловые глаза, а в небе вьется алый стяг.

    Тут я даже зажмурился от восторга и закричал что было сил:


     Мы мчимся на конях туда,

     Где виден враг!

     И в битве упоительной...


    Я хорошо пел, наверное, даже было слышно на другой улице:


     Лавиною стремительной! Мы мчимся вперед!.. Ура!..

     Красные всегда побеждают! Отступайте, враги! Даешь!!!


    Я нажал себе кулаками на живот, вышло еще громче, и я чуть не лопнул:


     Мы врезалися в Крым!


    Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали колени.

    А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у него тоже тряслись плечи...

    Я сказал:

    - Ну как?

    - Чудовищно! - похвалил Борис Сергеевич.

    - Хорошая песня, правда? - спросил я.

    - Хорошая, - сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза.

    - Только жаль, что вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, - сказал я, - можно бы еще погромче.

    - Ладно, я учту, - сказал Борис Сергеевич. - А ты не заметил, что я играл одно, а ты пел немножко по-другому!

    - Нет, - сказал я, - я этого не заметил! Да это и не важно. Просто надо было погромче играть.

    - Ну что ж, - сказал Борис Сергеевич, - раз ты ничего не заметил, поставим тебе пока тройку. За прилежание.

    Как - тройку? Я даже опешил. Как же это может быть? Тройку - это очень мало! Мишка тихо пел и то получил пятерку... Я сказал:

    - Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну, я еще громче смогу, вы не думайте. Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у всех уши позаложит. Я знаю еще одну песню. Когда я ее дома пою, все соседи прибегают, спрашивают, что случилось.

    - Это какая же? - спросил Борис Сергеевич.

    - Жалостливая, - сказал я и завел:


     Я вас любил...

     Любовь еще, быть может...


    Но Борис Сергеевич поспешно сказал:

    - Ну хорошо, хорошо, все это мы обсудим в следующий раз.

    И тут раздался звонок.

    Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам подошел Борис Сергеевич.

    - Ну, - сказал он, улыбаясь, - возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или какой-нибудь боксер, но в одном могу заверить вас абсолютно твердо: славы Ивана Козловского он не добьется. Никогда!

    Мама ужасно покраснела и сказала:

    - Ну, это мы еще увидим!

    А когда мы шли домой, я все думал:

    "Неужели Козловский поет громче меня?"
ОДНА КАПЛЯ УБИВАЕТ ЛОШАДЬ


    Когда папа заболел, пришел доктор и сказал:

    - Ничего особенного, маленькая простуда. Но я вам советую бросить курить, у вас в сердце легкий шумок.

    И когда он ушел, мама сказала:

    - Как это все-таки глупо - доводить себя до болезней этими проклятыми папиросами. Ты еще такой молодой, а вот уже в сердце у тебя шумы и хрипы.

    - Ну, - сказал папа, - ты преувеличиваешь! У меня нет никаких особенных шумов, а тем более хрипов. Есть всего-навсего один маленький шумишко. Это не в счет.

    - Нет - в счет! - воскликнула мама. - Тебе, конечно, нужен не шумишко, тебя бы больше устроили скрип, лязг и скрежет, я тебя знаю...

    - Во всяком случае, мне не нужен звук пилы, - перебил ее папа.

    - Я тебя не пилю, - мама даже покраснела, - но пойми ты, это действительно вредно. Ведь ты же знаешь, что одна капля папиросного яда убивает здоровую лошадь!

    Вот так раз! Я посмотрел на папу. Он был большой, спору нет, но все-таки поменьше лошади. Он был побольше меня или мамы, но, как ни верти, он был поменьше лошади и даже самой захудалой коровы. Корова бы никогда не поместилась на нашем диване, а папа помещался свободно. Я очень испугался. Я никак не хотел, чтобы его убивала такая капля яда. Не хотел я этого никак и ни за что. От этих мыслей я долго не мог заснуть, так долго, что не заметил, как все-таки заснул.

    А в субботу папа выздоровел, и к нам пришли гости. Пришел дядя Юра с тетей Катей, Борис Михайлович и тетя Тамара. Все пришли и стали вести себя очень прилично, а тетя Тамара как только вошла, так вся завертелась, и затрещала, и уселась пить чай рядом с папой. За столом она стала окружать папу заботой и вниманием, спрашивала, удобно ли ему сидеть, не дует ли из окна, и в конце концов до того наокружалась и назаботилась, что всыпала ему в чай три ложки сахару. Папа размешал сахар, хлебнул и сморщился.

    - Я уже один раз положила сахар в этот стакан, - сказала мама, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник.

    А тетя Тамара расхохоталась во все горло. Она хохотала, как будто кто-то под столом кусал ее за пятки. А папа отодвинул переслащенный чай в сторону. Тогда тетя Тамара вынула из сумочки тоненький портсигарчик и подарила его папе.

    - Это вам в утешение за испорченный чай, - сказала она. - Каждый раз, закуривая папироску, вы будете вспоминать эту смешную историю и ее виновницу.

    Я ужасно разозлился на нее за это. Зачем она напоминает папе про курение, раз он за время болезни уже почти совсем отвык? Ведь одна капля курильного яда убивает лошадь, а она напоминает. Я сказал:

    "Вы дура, тетя Тамара! Чтоб вы лопнули! И вообще вон из моего дома. Чтобы ноги вашей толстой больше здесь не было".

    Я сказал это про себя, в мыслях, так, что никто ничего не понял.

    А папа взял портсигарчик и повертел его в руках.

    - Спасибо, Тамара Сергеевна, - сказал папа, - я очень тронут. Но сюда не войдет ни одна моя папироска, портсигар такой маленький, а я курю "Казбек". Впрочем...

    Тут папа взглянул на меня.

    - Ну-ка, Денис, - сказал он, - вместо того чтобы выдувать третий стакан чаю на ночь, пойди-ка к письменному столу, возьми там коробку "Казбека" и укороти папироски, обрежь так, чтобы они влезли в портсигар. Ножницы в среднем ящике!

    Я пошел к столу, нашел папиросы и ножницы, примерил портсигар и сделал все, как он велел. А потом отнес полный портсигарчик папе. Папа открыл портсигарчик, посмотрел на мою работу, потом на меня и весело рассмеялся:

    - Полюбуйтесь-ка, что сделал мой сообразительный сын!

    Тут все гости стали наперебой выхватывать друг у друга портсигарчик и оглушительно хохотать. Особенно старалась, конечно, тетя Тамара. Когда она перестала смеяться, она согнула руку и костяшками пальцев постучала по моей голове.

    - Как же это ты догадался оставить целыми картонные мундштуки, а почти весь табак отрезать? Ведь курят-то именно табак, а ты его отрезал! Да что у тебя в голове - песок или опилки?

    Я сказал:

    "Это у тебя в голове опилки, Тамарище Семипудовое".

    Сказал, конечно, в мыслях, про себя. А то бы меня мама заругала. Она и так смотрела на меня что-то уж чересчур пристально.

    - Ну-ка, иди сюда, - мама взяла меня за подбородок, - посмотри-ка мне в глаза!

    Я стал смотреть в мамины глаза и почувствовал, что у меня щеки стали красные, как флаги.

    - Ты это сделал нарочно? - спросила мама.

    Я не мог ее обмануть.

    - Да, - сказал я, - я это сделал нарочно.

    - Тогда выйди из комнаты, - сказал папа, - а то у меня руки чешутся.

    Видно, папа ничего не понял. Но я не стал ему объяснять и вышел из комнаты.

    Шутка ли - одна капля убивает лошадь!
КРАСНЫЙ ШАРИК В СИНЕМ НЕБЕ


    Вдруг наша дверь распахнулась, и Аленка закричала из коридора:

    - В большом магазине весенний базар!

    Она ужасно громко кричала, и глаза у нее были круглые, как кнопки, и отчаянные. Я сначала подумал, что кого-нибудь зарезали. А она снова набрала воздух и давай:

    - Бежим, Дениска! Скорее! Там квас шипучий! Музыка играет, и разные куклы! Бежим!

    Кричит, как будто случился пожар. И я от этого тоже как-то заволновался, и у меня стало щекотно под ложечкой, и я заторопился и выскочил из комнаты.

    Мы взялись с Аленкой за руки и побежали как сумасшедшие в большой магазин. Там была целая толпа народу и в самой середине стояли сделанные из чего-то блестящего мужчина и женщина, огромные, под потолок, и, хотя они были ненастоящие, они хлопали глазами и шевелили нижними губами, как будто говорят. Мужчина кричал:

    - Весенний базаррр! Весенний базаррр!

    А женщина:

    - Добро пожаловать! Добро пожаловать!

    Мы долго на них смотрели, а потом Аленка говорит:

    - Как же они кричат? Ведь они ненастоящие!

    - Просто непонятно, - сказал я. Тогда Аленка сказала:

    - А я знаю. Это не они кричат! Это у них в середине живые артисты сидят и кричат себе целый день. А сами за веревочку дергают, и у кукол от этого шевелятся губы.

    Я прямо расхохотался:

    - Вот и видно, что ты еще маленькая. Станут тебе артисты в животе у кукол сидеть целый день. Представляешь? Целый день скрючившись - устанешь небось! А есть, пить надо? И еще разное, мало ли что... Эх ты, темнота! Это радио в них кричит.

    Аленка сказала:

    - Ну и не задавайся!

    И мы пошли дальше. Всюду было очень много народу, все разодетые и веселые, и музыка играла, и один дядька крутил лотерею и кричал:


     Подходите сюда поскорее,

     Здесь билеты вещевой лотереи!

     Каждому выиграть недолго

     Легковую автомашину "Волга"!

     А некоторые сгоряча

     Выигрывают "Москвича"!


    И мы возле него тоже посмеялись, как он бойко выкрикивает, и Аленка сказала:

    - Все-таки когда живое кричит, то интересней, чем радио.

    И мы долго бегали в толпе между взрослых и очень веселились, и какой-то военный дядька подхватил Аленку под мышки, а его товарищ нажал кнопочку в стене, и оттуда вдруг забрызгал одеколон, и когда Аленку поставили на пол, она вся пахла леденцами, а дядька сказал:

    - Ну что за красотулечка, сил моих нет!

    Но Аленка от них убежала, а я - за ней, и мы наконец очутились возле кваса. У меня были деньги на завтрак, и мы поэтому с Аленкой выпили по две большие кружки, и у Аленки живот сразу стал как футбольный мяч, а у меня все время шибало в нос и кололо в носу иголочками. Здорово, прямо первый сорт, и когда мы снова побежали, то я услышал, как квас во мне булькает. И мы захотели домой и выбежали на улицу. Там было еще веселей, и у самого входа стояла женщина и продавала воздушные шарики.

    Аленка, как только увидела эту женщину, остановилась как вкопанная. Она сказала:

    - Ой! Я хочу шарик!

    А я сказал:

    - Хорошо бы, да денег нету.

    А Аленка:

    - У меня есть одна денежка.

    - Покажи.

    Она достала из кармана.

    Я сказал:

    - Ого! Десять копеек. Тетенька, дайте ей шарик!

    Продавщица улыбнулась:

    - Вам какой? Красный, синий, голубой?

    Аленка взяла красный. И мы пошли. И вдруг Аленка говорит:

    - Хочешь поносить?

    И протянула мне ниточку. Я взял. И сразу как взял, так услышал, что шарик тоненько-тоненько потянул за ниточку! Ему, наверно, хотелось улететь. Тогда я немножко отпустил ниточку и опять услышал, как он настойчиво так потягивается из рук, как будто очень просится улететь. И мне вдруг стало его как-то жалко, что вот он может летать, а я его держу на привязи, и я взял и выпустил его. И шарик сначала даже не отлетел от меня, как будто не поверил, а потом почувствовал, что это вправду, и сразу рванулся и взлетел выше фонаря.

    Аленка за голову схватилась:

    - Ой, зачем, держи!..

    И стала подпрыгивать, как будто могла допрыгнуть до шарика, но увидела, что не может, и заплакала:

    - Зачем ты его упустил?..

    Но я ей ничего не ответил. Я смотрел вверх на шарик. Он летел кверху плавно и спокойно, как будто этого и хотел всю жизнь.

    И я стоял, задрав голову, и смотрел, и Аленка тоже, и многие взрослые остановились и тоже позадирали головы - посмотреть, как летит шарик, а он все летел и уменьшался.

    Вот он пролетел последний этаж большущего дома, и кто-то высунулся из окна и махал ему вслед, а он еще выше и немножко вбок, выше антенн и голубей, и стал совсем маленький... У меня что-то в ушах звенело, когда он летел, а он уже почти исчез. Он залетел за облачко, оно было пушистое и маленькое, как крольчонок, потом снова вынырнул, пропал и совсем скрылся из виду и теперь уже, наверно, был около Луны, а мы все смотрели вверх, и в глазах у меня: замелькали какие-то хвостатые точки и узоры. И шарика уже не было нигде. И тут Аленка вздохнула еле слышно, и все пошли по своим делам.

    И мы тоже пошли, и молчали, и всю дорогу я думал, как это красиво, когда весна на дворе, и все нарядные и веселые, и машины туда-сюда, и милиционер в белых перчатках, а в чистое, синее-синее небо улетает от нас красный шарик. И еще я думал, как жалко, что я не могу это все рассказать Аленке. Я не сумею словами, и если бы сумел, все равно Аленке бы это было непонятно, она ведь маленькая. Вот она идет рядом со мной, и вся такая притихшая, и слезы еще не совсем просохли у нее на щеках. Ей небось жаль свой шарик.

    И мы шли так с Аленкой до самого дома и молчали, а возле наших ворот, когда стали прощаться, Аленка сказала:

    - Если бы у меня были деньги, я бы купила еще один шарик... чтобы ты его выпустил.
КОТ В САПОГАХ


    - Мальчики и девочки! - сказала Раиса Ивановна. - Вы хорошо закончили эту четверть. Поздравляю вас. Теперь можно и отдохнуть. На каникулах мы устроим утренник и карнавал. Каждый из вас может нарядиться в кого угодно, а за лучший костюм будет выдана премия, так что готовьтесь. - И Раиса Ивановна собрала тетрадки, попрощалась с нами и ушла.

    И когда мы шли домой, Мишка сказал:

    - Я на карнавале буду гномом. Мне вчера купили накидку от дождя и капюшон. Я только лицо чем-нибудь занавешу, и гном готов. А ты кем нарядишься?

    - Там видно будет.

    И я забыл про это дело. Потому что дома мама мне сказала, что она уезжает в санаторий на десять дней и чтоб я тут вел себя хорошо и следил за папой. И она на другой день уехала, а я с папой совсем замучился. То одно, то другое, и на улице шел снег, и все время я думал, когда же мама вернется. Я зачеркивал клеточки на своем календаре.

    И вдруг неожиданно прибегает Мишка и прямо с порога кричит:

    - Идешь ты или нет?

    Я спрашиваю:

    - Куда?

    Мишка кричит:

    - Как - куда? В школу! Сегодня же утренник, и все будут в костюмах! Ты что, не видишь, что я уже гномик?

    И правда, он был в накидке с капюшончиком.

    Я сказал:

    - У меня нет костюма! У нас мама уехала.

    А Мишка говорит:

    - Давай сами чего-нибудь придумаем! Ну-ка, что у вас дома есть почудней? Ты надень на себя, вот и будет костюм для карнавала.

    Я говорю:

    - Ничего у нас нет. Вот только папины бахилы для рыбалки.

    Бахилы - это такие высокие резиновые сапоги. Если дождик или грязь - первое дело бахилы. Нипочем ноги не промочишь.

    Мишка говорит:

    - А ну надевай, посмотрим, что получится!

    Я прямо с ботинками влез в папины сапоги. Оказалось, что бахилы доходят мне чуть не до подмышек. Я попробовал в них походить. Ничего, довольно неудобно. Зато здорово блестят. Мишке очень понравилось. Он говорит:

    - А шапку какую?

    Я говорю:

    - Может быть, мамину соломенную, что от солнца?

    - Давай ее скорей!

    Достал я шляпу, надел. Оказалось, немножко великовата, съезжает до носа, но все-таки на ней цветы.

    Мишка посмотрел и говорит:

    - Хороший костюм. Только я не понимаю, что он значит?

    Я говорю:

    - Может быть, он значит "мухомор"?

    Мишка засмеялся:

    - Что ты, у мухомора шляпка вся красная! Скорей всего, твой костюм обозначает "старый рыбак"!

    Я замахал на Мишку: - Сказал тоже! "Старый рыбак"!.. А борода где?

    Тут Мишка задумался, а я вышел в коридор, а там стояла наша соседка Вера Сергеевна. Она, когда меня увидела, всплеснула руками и говорит:

    - Ох! Настоящий кот в сапогах!

    Я сразу догадался, что значит мой костюм! Я - "Кот в сапогах"! Только жалко, хвоста нет! Я спрашиваю:

    - Вера Сергеевна, у вас есть хвост?

    А Вера Сергеевна говорит:

    - Разве я очень похожа на черта?

    - Нет, не очень, - говорю я. - Но не в этом дело. Вот вы сказали, что этот костюм значит "Кот в сапогах", а какой же кот может быть без хвоста? Нужен какой-нибудь хвост! Вера Сергеевна, помогите, а?

    Тогда Вера Сергеевна сказала:

    - Одну минуточку...

    И вынесла мне довольно драненький рыжий хвостик с черными пятнами.

    - Вот, - говорит, - это хвост от старой горжетки. Я в последнее время прочищаю им керогаз, но, думаю, тебе он вполне подойдет.

    Я сказал "большое спасибо" и понес хвост Мишке.

    Мишка, как увидел его, говорит:

    - Давай быстренько иголку с ниткой, я тебе пришью. Это чудный хвостик.

    И Мишка стал пришивать мне сзади хвост. Он шил довольно ловко, но потом вдруг ка-ак уколет меня!

    Я закричал:

    - Потише ты, храбрый портняжка! Ты что, не чувствуешь, что шьешь прямо по живому? Ведь колешь же!

    - Это я немножко не рассчитал! - И опять как кольнет!

    - Мишка, рассчитывай получше, а то я тебя тресну!

    А он:

    - Я в первый раз в жизни шью!

    И опять - коль!..

    Я прямо заорал:

    - Ты что, не понимаешь, что я после тебя буду полный инвалид и не смогу сидеть?

    Но тут Мишка сказал:

    - Ура! Готово! Ну и хвостик! Не у каждой кошки есть такой!

    Тогда я взял тушь и кисточкой нарисовал себе усы, по три уса с каждой стороны - длинные-длинные, до ушей!

    И мы пошли в школу.

    Там народу было видимо-невидимо, и все в костюмах. Одних гномов было человек пятьдесят. И еще было очень много белых "снежинок". Это такой костюм, когда вокруг много белой марли, а в середине торчит какая-нибудь девочка.

    И мы все очень веселились и танцевали.

    И я тоже танцевал, но все время спотыкался и чуть не падал из-за больших сапог, и шляпа тоже, как назло, постоянно съезжала почти до подбородка.

    А потом наша вожатая Люся вышла на сцену и сказала звонким голосом:

    - Просим "Кота в сапогах" выйти сюда для получения первой премии за лучший костюм!

    И я пошел на сцену, и когда входил на последнюю ступеньку, то споткнулся и чуть не упал. Все громко засмеялись, а Люся пожала мне руку и дала две книжки: "Дядю Степу" и "Сказки-загадки". Тут Борис Сергеевич заиграл туш, а я пошел со сцены. И когда сходил, то опять споткнулся и чуть не упал, и опять все засмеялись.

    А когда мы шли домой, Мишка сказал:

    - Конечно, гномов много, а ты один!

    - Да, - сказал я, - но все гномы были так себе, а ты был очень смешной, и тебе тоже надо книжку. Возьми у меня одну.

    Мишка сказал:

    - Не надо, что ты!

    Я спросил:

    - Ты какую хочешь?

    - "Дядю Степу".

    И я дал ему "Дядю Степу".

    

... ... ...
Продолжение "Денискины рассказы" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Денискины рассказы
показать все


Анекдот 
- Дочь, мне сказали, что ты куришь!

- Та-а-ак, ну и с какой из бабок я не поздоровалась?
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100