Домбровский, Юрий - Домбровский - Факультет ненужных вещейПроза и поэзия >> Русская современная проза >> См. также >> Домбровский, Юрий Читать целиком Юрий Домбровский. Факультет ненужных вещей
-----------------------------------------------------------------------
М., "Книжная палата", 1990.
OCR & spellcheck by HarryFan, 20 November 2000
-----------------------------------------------------------------------
Анне Самойловне Берзер с глубокой благодарностью
за себя и за всех других подобных мне посвящает эту
книгу автор
Когда спросят нас, что мы делаем, мы ответим:
мы вспоминаем. Да, мы память человечества, поэтому
мы в конце концов непременно победим; когда-нибудь
мы вспомним так много, что выроем самую глубокую
могилу в мире.
Р.Брэдбери
Новая эра отличается от старой эры главным
образом тем, что плеть начинает воображать, будто
она гениальна.
К.Маркс
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Копали археологи землю, копали-копали, да так ничего и не выкопали. А
между тем кончался уже август: над прилавками и садами пронеслись быстрые
косые дожди (в Алма-Ате в это время всегда дождит), и времени для работы
оставалось самое-самое большее месяц.
А днем-то ведь все равно парило; большой белый титан экспедиции
накалялся так, что до него не дотронешься. Идешь в гору, расплеснешь
ведро, и лужа высохнет тут же, а земля так и останется сухой, глухой и
седой. А однажды с одним из рабочих экспедиции приключился настоящий
солнечный удар. Вот поднялся-то шум! Побежали в санчасть колхоза за
носилками. Они стояли у стены, и когда Зыбин - начальник экспедиции
Центрального музея Казахстана - наклонился над ними, то с серого брезента
на него пахнуло йодоформом и карболкой. Он даже чуть не выронил ручку.
Ведь вот: сад, ветер, запах трав и яблок, блеск и трепет листьев, на траве
чуткие черные тени их, а тут больница и смерть.
Ну а потом все пошло очень быстро - больного прикрыли зеленым махрастым
одеялом и стащили вниз. Все бестолково кричали: "Тише, тише! Ну чего вы
его так? Это же больной!" - остановили под горой попутную пятитонку - в
это время из домов отдыха все машины несутся порожняком, - осторожно
вознесли носилки и поставили возле мотора - там трясет меньше, - и сейчас
же два молодых землекопа, остро блеснув ботинками, вскочили и уселись по
обе их стороны. Они уже успели где-то нагладиться, начиститься, вымыться и
расчесаться. Ну а рабочий-то день, конечно, пропал. Все разбрелись по
саду, кое-кто пошел к речке, и оттуда, из кустов, ударила гармошка и
заорала девка.
Орали здесь, как и на всех посиделках, - громко, визгливо, по-кошачьи.
- О, слышите, - с удовольствием сказал Корнилов, поднимая ослепшую,
взмыленную голову. - Обрадовались! Вот работников-то мы с вами нашли,
Георгий Николаевич, а? С ними как раз клад отыщем.
Их было двое. Начальник экспедиции Зыбин и археолог Корнилов.
Они оба - он и Зыбин - с белыми литровыми жестянками из-под компота
стояли над горным ледяным потоком (это и была речка Алмаатинка) и
окатывались с головы до ног.
- А, черт с ними, - сказал Зыбин. - Дня-то все равно уже нет.
- Да, конечно, черт, дня нет, - вяло согласился Корнилов и по плечи
окунулся в поток. - Но ведь это что значит? - продолжал он, выныривая и
отфыркиваясь. - Ведь это значит, что пока мы тряслись над этим
Поликарповым, кто-то уже успел сгонять в правление к Потапову за
гармошкой, а это, я вам скажу, две версты верных по горам. Я однажды
посмотрел на часы, пока шел, - полчаса, верных две версты.
- А вы сегодня Потапова видели? - быстро спросил Зыбин.
- Видел. А как галдели, как они, черти, галдели. Один так ко мне прямо
в палатку влетел. Я проявляю, так он, скот, нарочно все настежь! "Наш
товарищ доходит, а вы тут разложили свои..." Товарищ у него, черта,
видишь, доходит. Очень нужен ему товарищ! - И он опять ушел по плечи в
поток.
Зыбин подождал, пока он вынырнет, отфырчится, отчертыхается, разлепит
глаза, и сказал:
- Надоели мы им до чертиков, Володя. Устали они, разочаровались,
изверились. ("Вот-вот, - согласился Корнилов, - вот-вот, они изверились,
скоты!") А помните, как было сначала? Жара, дождь, а они знай грызут и
грызут холм. А теперь, когда два месяца прошло впустую, ни горшка, ни
рожка, ну конечно... Ну хотя бы вы снова скотские кости откопали, что ли.
Корнилов стоял молча и зло, докрасна растирал ледяной водой живот,
грудь и шею. Движения у него были широкие и сильные. Когда Зыбин ему
сказал о скотских костях, он вдруг приостановился и спросил:
- А мне, пока я в городе был, никто не звонил?
- Да нет... - скучно начал Зыбин и вдруг всплеснул руками. - Ой,
звонили, два раза даже звонили! Потапов приходил за вами. Какая-то женщина
звонила. Я велел ей дать музейный телефон. Ничего? Она вас застала?
У Корнилова вдруг остро блеснули глаза.
- Женщина-то? - Он схватил с большого синего валуна мохнатое полотенце
и стал им быстро, ловко и весело растирать, как будто Пилить, спину. Был
он невысокий, загорелый, мускулистый, чернявый и очень подвижный. У него
всегда все ходило: руки, спина, мускулы, губы, глаза. "Артист, - подумал
Зыбин, любуясь им. - Ох артист же! Это он в Сандунах так".
- Ничего, ничего, дорогой Георгий Николаевич, - бодро воскликнул
Корнилов. - И не только ничего, но даже и очень, очень хорошо. - Он
скомкал полотенце и бросил его в Зыбина. - Собирайтесь-ка, натягивайте
новые сотельные брюки, и потопали. Директор, наверно, уж нас заждался.
Он всегда, когда был возбужден, говорил вот так: "сотельный",
"потопали" или даже "увидишь - закачаешься".
- Директор? - Зыбин даже сел на валун (к этому бедламу еще и
директор!). - Да разве он...
- Ну а как же, - весело и дружелюбно ответил Корнилов, с удовольствием
рассматривая его полное белое лицо и светлые водянистые глаза, они даже
как-то поглупели за секунду. - А как же, дорогой Георгий Николаевич? Он же
вас любит, правда? Ну а если любит, то и сам приедет, и гостей привезет.
Да каких гостей. Увидите - закачаетесь. Он так и сказал мне: "Ждите, я
приеду". Ну-ка пошли встречать.
Они взбирались по пологому холму через кустарник. На одном уступе Зыбин
вдруг остановился и ласково сказал Корнилову:
- Володя, вы посмотрите-ка туда, вон-вон туда, на дорогу.
- А что?
- Да как старинная гравюра.
Уже смеркалось. Тонкий туман стелился по уступам, и все
огненно-кровавое, голубое, темно-зеленое, фиолетовое и просто белое -
круглые листы осинника, уже налившиеся винным багрянцем; частые незабудки
на светлом болотистом лужке, черные сердитые тростники; влажное, очень
зеленое и тоже частое и чистое, как молодой лучок, поле - с одной стороны
его покачивались ажурные белые зонтики, а с другой стороны стояли высокие
строгие стебли иван-чая с острыми чуткими листьями и фиолетовым цветом, -
все это, погруженное в вечер и туман, смирялось, тухло, стихало и
становилось тонким, отдаленным и фантастическим.
- Как старинная гравюра под прокладкой, - повторил Зыбин.
- Да вы поглядите, где вы стоите, - вдруг сердито крикнул Корнилов, -
вы же сотельные брюки испортили, ой горе мое!
Зыбин залез в куст степной полыни, и она обмарала его желтой, плотно
пристающей пылью.
- Да что руками, что вы все руками? - еще сердитее закричал Корнилов. -
Только еще больше вотрете. Вот придем - надо будет взять сухую щетку и
отдраить вас всего. Но только пусть она сама драит. Она, а не вы. А то
ничего не выйдет. - Он смешливо покачал головой. - Вот комиссия,
создатель. Приедут, посмотрят. Рабочие водку глушат. Одного так уж даже
замертво увезли. Научный состав навеселе, а руководитель сидит без штанов
в шалаше. Красотища! А научные результаты-то, а?
- А ваши косточки, Володя, - ласково сказал Зыбин. - Ваши рожки да
ножки. Вот мы их и предъявим. Ведь вы их еще не зарыли?
Корнилов загадочно посмотрел на него.
- А что мне их зарывать, - сказал он. - Что их зарывать, если...
А история с костями была такая. Когда после первых робких успехов
экспедиции началась полоса сплошных неудач, Корнилов по каким-то понятным
одному ему приметам вдруг решил, что место, где они копают, конечно,
безнадежное, но вот если приняться за небольшой пологий холмик на яблочной
просеке...
- Да ведь это же погребение, - убеждал он Зыбина, - очень богатое,
вероятно, даже конное погребение. Обязательно надо попробовать. Ну
обязательно.
Копали долго и безнадежно. Меняли места, изрыли весь участок и под
конец докопались. Отрыли преогромную ямину, полную костей. Видимо, сюда
свалили остатки какого-то богатырского пиршества - персон эдак на тысячу.
Коровы, овцы, козы, лошади, свиньи! В общем, такой груды мослаков,
пожалуй, еще никто никогда не видал. Ну что ж! Отрыли и зарыли, что еще
делать с костями? Но по колхозу уж пополз слушок, что ученые раскопали
сапное кладбище. Что тут только поднялось! Сначала взбунтовался колхоз,
затем забеспокоились дамы из дома отдыха СНК, за домом отдыха СНК зазвонил
и загудел во все аппараты Наркомздрав. На место раскопок прилетела
стремительная комиссия эпидемуправления с молодыми сотрудниками в пенсне,
террористического вида и с ящиками с крестами, колбами, пробирками. Яму
снова раскопали, обвели канатами и поставили мрачного человека с кобурой.
А пока шел суд да разбор, двум парням-землекопам где-то на вечеринке
просадили головы. "Сап разводите, проклятые! Вот ваш прораб нам попадется!
Всем головы поотмотаем!" Головы, правда, никому не отмотали, и комиссия
уехала, составив даже акт, что кости по давности времени опасности не
представляют, но все равно все могло бы обернуться очень плохо, если бы не
бригадир Потапов. Он - умница! - притащил на заре два ведра карболки и
залил яму. Вонь, конечно, поднялась страшенная, но она сразу всех и
успокоила. Несло двадцатым годом, вокзалом, бараком, сборным пунктом,
пропускной камерой - то есть чем-то сугубо житейским, во всяком случае
сап, вылезший из тысячелетней могилы, так не пахнет.
Директор узнал об этой истории только через месяц, когда вернулся из
срочной столичной командировки. Он вызвал Зыбина и хмуро сказал (а глаза
все-таки смеялись):
- Ну, то, что вы казенные деньги без меня в землю зарыли, это черт с
вами - "наука умеет много гитик", а что такое гитика, никто не знает,
значит, и спроса нет. Ну, а если вам колхозники ваши ученые головы
посшибают, тогда что? Я за вас, дураков, не ответчик!
Так и стояла яма посередине сада, пахла двадцатыми годами, и, проходя
мимо нее, все плевались и поминали ученых.
...Корнилов загадочно посмотрел на Зыбина.
- А что мне их зарывать? - сказал он. - Что их зарывать, если их завтра
же увезут в город?
- Это зачем же? - остановился Зыбин. - На студень, что ли?
- А затем, - ответил Корнилов с великолепной легкостью, - затем,
дорогой, что Ветзооинститут у нас покупает костный материал. Так вот,
завтра приедет директор с профессором Дубровским, он осмотрит все,
заактирует, а затем переведет нам бобики в размере затрат. Но это завтра,
завтра не сегодня, как ленивцы говорят. Это я вам так, для страха сказал,
что сегодня.
Зыбин засмеялся.
- Не проходит, Володя. Фамилия подвела. Вам бы выбрать другого
кого-нибудь. Профессор Дубровский месяц как арестован.
- Да это не тот, голуба моя, - ласково пропел Корнилов. - Тот историк,
голуба, а это - ветеринар.
Зыбин посмотрел на Корнилова, хотел сказать что-то язвительное и вдруг
осекся. Он вспомнил, что и правда Дубровских два и один из них, старший,
как раз в Ветзооинституте ведает кафедрой зоологии.
- Нет, правда? - спросил он робко (коленки у него были
желтые-прежелтые).
- Святая истина, - проникновенно ответил Корнилов. - Мы продали костный
материал чистопородных линий скота III-IV веков. Еще не верите! Знаете что
тогда? У Потапова висит натуральный Никола Мирликийский. Идемте -
приложусь. Там и водка есть. Пойдемте.
Зыбин наклонился и стал резкими боковыми ударами ладоней отряхивать
коленки. Корнилов стоял над ним и смотрел. Брюки Зыбина его больше не
трогали.
- Вы гений, - решительно сказал наконец Зыбин, поднимая голову от своих
теперь уже безнадежно замаранных темно-оливковых коленок. - Второй Остап
Бендер. Выдумать такое... нет, точно гений!
- Не я, - скромно ответил Корнилов. - Я гений, я Остап Бендер, но мне
принадлежит только общая идея, а воплощение ее... - он загадочно помолчал,
- завтра вы сами увидите это воплощение. О, там бьют уже в рельсу. Каша
готова! Идемте к Потапову. Я сказал: жди, притащу твоего ученого!
Комиссия нагрянула к концу следующего дня в двух машинах. В первой,
трескучей, помятой, но известной всему городу "М-1" ехали директор и
дед-столяр. Черт знает зачем везли сюда деда. Но он сидел, гордо курил и
озирал окрестность. И по ту сторону, и по эту. Вид у него был трезвее
трезвого.
"Орел", - подумал Зыбин.
Третьей в машине сидела высокая, очень красивая, похожая на индуску
девушка с чистым, продолговатым, матовым лицом и черными блестящими
волосами. Клара Фазулаевна, зав. отделом хранения. Она смотрела поверх
машины и думала что-то совсем свое. А за "эмкой" шла еще машина - длинная,
худая, желтая, стремительная, как гончая или борзая (в машинных марках
Зыбин совсем не разбирался). В ней было только двое: высокий тощий старик
в чесучовом костюме и полный немчик, белобрысый, нежно-веснушчатый,
очкастый, в пробковом шлеме и с фотоаппаратом через плечо. Он и вел
машину.
Музейная машина доехала до бугра, урча взобралась на него и
остановилась, покачиваясь и порыкивая. Дед и директор соскочили. Клара
осталась. Директор что-то спросил ее или сказал ей что-то (ткнул пальцем в
палатки и фыркнул), но она в ответ только дернула плечиком. Оба археолога
смотрели на них с вершины другого холма. Вокруг - кто с киркой, кто с
лопатой - стояли рабочие. Сейчас раскапывали именно этот холм. Только
теперь предполагалось, что это не цитадель, а могила вождя - курган.
- И опять полдня летят! И самые продуктивные, по холодку, - вздохнул
Зыбин, смотря на дорогу. - Ну что ж, Володя, идите встречайте, а я пока
сбегаю в лавочку. Раз уж деда привезли, без этого не обойдешься. - И он
побежал вниз.
Корнилов секунду смотрел ему вслед, соображая, а потом крикнул:
- Но берите только водку! Шампанское есть, стоит в заводи.
- А это как же? - удивился Зыбин, останавливаясь.
- А вот так же, - отрезал Корнилов и покатился вниз.
Зыбин постоял, подумал, пожал плечами.
- С чего ж это он шампанского? - спросил он недоуменно. - Вечно чего-то
он...
- А подвела, - радостно объяснил ему парень, что стоял рядом, - не
приехала. Вот он и продал вам свои заготовки!
- Кто? Да ну, глупости! - резко отмахнулся Зыбин и пошел было вниз, но
тут другой рабочий, Митрич, пожилой, степенный, которого бригадир Потапов
втер в экспедицию (толку от него колхозу все равно было чуть), авторитетно
подтвердил:
- Нет, приезжала, приезжала. Он с ней из города приехал. Машину там
около реки оставили - она сама ее вела - и сразу оба к яме. Он: "Стойте, я
вам покажу - вот, вот и вот!" - взял ее зонтик да ка-ак начал шуровать,
она сразу и нос в платок: "Не надо, не надо, я и так вас поняла".
Все засмеялись. "А ведь не любят они Корнилова", - подумал Зыбин и сам
не различил, приятно это ему или нет, во всяком случае в эту минуту он
понял, что Корнилова можно и не любить.
- Ну а потом что? - спросил он.
- А потом они ко мне пришли. "Митрич, принимай гостей". Жена им яишенку
с луком сварганила, а меня за коньяком послали. Я обратно шел, три яблока
ей самых-самых, ну что ни на есть самых крупных сорвал, она даже
перепугалась: "Ой, ой, какие, разве такие бывают?"
Зыбин взглянул на рабочих. Они слушали и ухмылялись.
- Да кто же она такая? - спросил Зыбин ошарашенно. - Откуда?
- Вот откуда она! - с удовольствием сказал Митрич. - Откуда - не знаю!
Я ведь не прислушивался. Только я вот что понял. Она вроде где-то с вами
встречалась. Или вы отдыхали вместе, или куда ездили.
- Я? Нет! - сказал Зыбин. - Этого не может быть.
- Нет, точно, точно, она вас знает, очень она интересовалась! Говорит:
"Он меня теперь не узнает". А он говорит: "Узнает". Потом он сбегал,
какие-то ей два черепа принес, козьи, что ли. Скатерть чистая, так он их
прямо на нее! Жена ее потом в золе стирала. Потом они на речку вместе
пошли... - Он помолчал и добавил: - Руки мыть!
Все дружно заржали.
- Ну ладно, Митрич, пошли, ты мне поможешь! Пока они там будут...
- А красивая, - сказал Митрич, идя за ним. - Полная! Волос желтый, лет
двадцать пять, не больше! Прическа! Цепка! Часики!
Тучи разошлись, проглянуло солнце, и сразу стало очень жарко. Вообще
лето было сухим. Дожди прошли только недавно - редкие, косые, мелкие
дожди. Такие, если они пролетят где-нибудь около Москвы или Рязани,
называются грибными. Но тут истомленная жаром земля принимала их жадно,
раскрыто, всеми холмами и ложбинами предгорий, всеми гектарами бурых кашек
и белых колокольчиков, пожухлыми листьями кустарников. Белые парашютики
плавали в воздухе - отцвели одуванчики. Нежизненные нежные голубые цикории
на высоких, узловатых, крепких и прямых, как веревки, стеблях выгорали и
становились розовато-фарфоровыми, белыми, серыми, бесцветными. Зной
дрожал, как жар над самоваром. Но вовсю заливались кузнечики. В непогодь
они притихали, а в солнце выбирали самые что ни на есть сухие сожженные
откосы, и все сотрясалось тогда от их стрекота, он был так убийственно
ровен, что Зыбину казалось - не просто тишина, а мертвое безмолвие
окружало его все эти месяцы. Но сейчас все вокруг было опять полно
осколков - мелких, остро ранящих. Трава пела, стонала, стрекотала. Зыбин
различал даже отдельные голоса. Кто-то отчетливо и жалобно просил: приди,
приди, приди... А там, выслушав его до конца, отвечали отчетливо и
сердито: нет, нет, нет! Проходя мимо зонтика, Зыбин увидел ее - зеленую,
большеглазую, словно выкроенную из зелено-белого серебристого листа
кукурузы кобылку. "Она? - подумал он. - Но ведь саранча не стрекочет,
кажется..."
Директор с профессором Дубровским стояли посреди поляны. И Клара тоже
стояла с ними.
- "Орошай вином желудок. Совершили круг созвездья. Тихо нежная цикада,
притаясь, от жара стонет", - сказал Зыбин подходя и стиснул Кларе руку. -
Стихотворение Алкея, перевод Вересаева, собрание сочинений, том девятый.
Здравствуйте, товарищи!
- Нет, с вином мы, похоже, подождем, - жизнерадостно ответил директор,
- мы пока с тобой и на квас не заработали. Значит, и орошать желудок нам
вроде бы не с чего. Ну, здравствуй, здравствуй, хранитель! Вот за костями
к тебе приехали.
Он говорил и смотрел ему в лицо добрыми смешливыми глазами.
- Но мы-то с вами, пожалуй, заработали, - сказала тихо Клара директору.
- Но мы-то с вами, - махнул рукой директор, - мы-то с вами, известно, -
золото! Мы люди деловые, точные, с нами шутки плохи. Так, - он обернулся к
профессору. - Вот представляю - Георгий Николаевич Зыбин. Читали, наверно,
его статью в "Казахстанской правде" про библиотеку. Такой скандал там
наделал! А по-нашему - хранитель древности. Руководитель всех работ. А
это, хранитель, Николай Федорович Дубровский, наш покупатель из Ветзоо. Ну
что - уступим ему твои мослы или нет?
"Володя гений", - подумал Зыбин, но сказал:
- Да что уступать-то? Ведь их карболкой залили. К ним и не подойдешь.
- А неважно! А совсем неважно, - энергично запел седой профессор,
похожий на пастора. - Мы, дорогой коллега, их и отмочим, и отмоем. И
знаете, какие у нас получатся препараты! Ваша неудача - для нас превеликое
счастье. Такого количества костного материала чистопородных линий скота
для Средней Азии начала эры нет нигде! А для Артура Германовича, - он
кивнул головой в сторону ямы, - это же самый настоящий клад! Он же
лошадник! Сейчас как раз пишет кандидатскую об истории киргизца и его
отношении к лошади Пржевальского. Вот смотрите, - он махнул рукой через
поляну. - Видите?
Зыбин посмотрел и улыбнулся. Немчик, - так он сразу окрестил его, -
засучил брюки и полез в яму. За ним прыгнул и Корнилов.
- И наш дурак тоже туда, - осердился директор и закричал: - Владимир
Михайлович, будешь копаться в этой гадости, сейчас пошлю к титану руки
отпаривать. На них, может, верно сто пудов допотопного сифилиса!
Профессор засмеялся и положил руку на плечо директора.
- Да нет, не может быть! - сказал он задумчиво. - Никак не может быть,
дорогой Степан Митрофанович. Вы сами говорите, полторы тысячи лет. Какой
уж тут!.. - Он вдруг элегантно, чисто по-профессорски подхватил директора
под руку. - Пойдемте-ка лучше посмотрим их...
...Кости лежали сплошным навалом. Сверху они были черные от карболки,
но когда их ворошили, они становились белыми, желтыми, кремовыми. Видимо,
сперва их долго - столетья, может быть, - обдувало ветром, мыло дождем,
засыпало снегом - и вот они сделались сухими, легкими и звонкими. А в
общем, в яме под тросточкой вскипало что-то похожее на груду разноцветных
кружев - румяный ассистент сидел над ямой и вертел в руках лошадиный
череп.
- Терем-теремок! - тихонько позвал его Корнилов.
- Обратите внимание, - вдруг поднял голову ассистент, - и затылок цел.
И вот, смотрите-ка... - И он сунул в руки профессора лошадиный череп.
Тот взял его, повертел так и сяк и осторожно положил на землю.
- Да, - сказал он, отряхивая щелчком кончики пальцев, - все это очень,
очень!! Знакомьтесь, пожалуйста. Это хозяин, Георгий Николаевич Зыбин. А
это... - И он назвал имя и отчество ассистента.
Артур Германович улыбнулся и встал.
- Здравствуйте, - сказал он. - Извините, руки не подаю. Грязные. У меня
для вас письмо от Полины Юрьевны. Только оно там, в машине, в портфеле. Я
сейчас, если позволите...
Он с сожалением поглядел на лошадиный череп, встал и пошел. И Зыбин
тоже пошел за ним. Он был так ошеломлен, что даже ничего не спросил.
"Боже мой, боже мой, - восклицало в нем что-то, - Лина. Боже ты мой,
боже".
Письмо было в конверте, узком и тонком, и Зыбин мгновенно вспомнил руку
Лины в перчатке.
"Дорогой Георгий Николаевич, две недели я уже здесь. Ищу, ищу вас и все
не могу найти. Еще в Москве узнала, что вы работаете в музее, но когда
зашла туда, ваша очаровательная сотрудница ничего, кроме того, что вы
где-то в экспедиции, объяснить мне не смогла. Но есть Бог! Я встретилась с
Владимиром Михайловичем. Он мне все и рассказал. Найдите же меня,
пожалуйста. Вам это будет, наверно, куда легче, чем мне. У меня в номере
есть телефон. Узнаете по справочной. Гостиница "Алма-Ата", N_42. Недели
две я еще буду сидеть в нем. Мечтаю выбраться к вам в горы. Я была,
правда, там раз с Владимиром Михайловичем, но без вас. Впрочем, может
быть, это и хорошо, что без вас. Теперь я имею совершенно точное
представление о том, где и как вы живете, а то вы бы совсем меня
заговорили. Но знаете, что меня поразило насмерть? Горы! Как и море в том
35-м. Впрочем, вы, может быть, все уже и забыли. А я помню.
Жду ответа, как соловей лета. Ваша Лина.
P.S. А верно, помните море? То есть - море, Анапинский музей, краб под
кроватью и все остальное. Вот были-то времена, Георгий Николаевич!
Подумать страшно! Так звоните же, пожалуйста. Еще раз ваша Лина".
Он сунул письмо в карман.
- Полина Юрьевна вас очень хотела видеть, - почтительно сказал Артур
Германович. - Она даже собиралась поехать с нами, мы ее даже специально
еще полчаса прождали, но, видимо, что-то там не вышло.
- Вот как? - сказал Зыбин, плохо понимая, что он говорит. - Значит,
что... это... - Он не знал, что сказать и о чем спросить.
- Тут вот как все получилось, - солидно объяснил ассистент, - Владимир
Михайлович привез в институт эти кости с просьбой определить и дать
заключение. Мы его, конечно, отослали на кафедру зоологии. Тут он
встретился с Полиной Юрьевной. Она тогда только что приехала и знакомилась
с нашим учебным музеем. Ну, увидела этот костный материал, поговорила с
Владимиром Михайловичем и попросила все показать на месте. Приехала,
посмотрела, кое-что захватила с собой в лабораторию. Потом подала
докладную в ректорат и копию в Институт истории Казахстана. "Обнаружен
большой костный материал домашнего скота до всякой метизации. Считаю
нужным приобрести всю коллекцию". Ее поддержал профессор Дубровский.
Деньги на это отпустили. Вот мы и приехали посмотреть, что покупаем.
- Так, - сказал Зыбин, уже отдышавшись. - Так! Теперь я все понял. - И
вдруг он страшно заторопился и заюлил. - Так я сейчас пойду позвоню Полине
Юрьевне, а то контора закроется и... А вы, пожалуйста, идите туда. Я
сейчас тоже прибегу. Вот позвоню и прибегу. Это одна минута!
В конторе горела только одна настольная лампа и счетовод сидел и уныло
играл на счетах. Зыбин вошел и, не спрашивая разрешения, снял трубку. В
трубке что-то шумело и разрывалось. Порой даже как будто доносились
какие-то обрывки слов. Зыбин несколько раз опускал и поднимал трубку, но
ничего, кроме гроз и разрядов, в ней не было. А потом и это замолкло, и
все заполнил ровный и какой-то пористый шум. "Как в раковине, - подумал он
смутно, - как в большой морской раковине". И сейчас же ему представилось,
что вот он опять идет ночью по узенькой тропинке высоким берегом и ничего
вокруг нет, одна тьма, и только впереди белым круглым огнем горит какой-то
фонарик, а внизу кипит, ухает и закипает море. Однажды вот так он шел и
нес в тюбетейке краба. И краб был огромный, черно-зеленый, сердитый и
колючий, как кактус. "Да, тот краб был человек", - подумал он. Но трубка
продолжала шуметь, и он бросил ее на рычаг. Счетовод щелкнул последний раз
какой-то косточкой, вздохнул и бросил счеты на стол.
- У нас телефон тугой, - сказал он с удовольствием. - Третий год вот
так мучаемся. Иногда нужно срочно связаться, и никак, никак!
Зыбин посмотрел на него и вдруг, разъярясь, изо всей силы ухнул кулаком
по рычагу. В трубке что-то с шумом взорвалось, лопнул какой-то пузырь и
опять зашумело. Море снова было тут.
"И какого черта мне загорелось, - подумал он, трезвея. - Нашел время".
И уже почти бессознательно поднял трубку, и тут отчетливый женский голос
сказал ему: "Вторая".
- Вторая, будьте добры, - крикнул он, вскакивая, - дайте Ветинститут.
Какой номер-то? Да все равно какой! Справочную, справочную дайте.
В трубке помолчали, а потом тот же голос сказал: "Справочная не
обозначена. Даю отдел кадров".
Трубки не поднимали довольно долго. Потом женский голос спросил, кого
ему нужно. Он спросил, как ему разыскать Полину Юрьевну Потоцкую.
- Одну минуточку, - сказал голос. И он вдруг услышал дробный стук
спешащих каблучков: тук-тук-тук. "Ее в институте звали козой", - вспомнил
он. Звякнула трубка, и ему радостно сказали: "Да". Он перевел дыхание.
Она!
Это ее "да". Вот оно! Встретились! И еще одно "да" получил он от нее.
Такое же радостное и искреннее, как и всегда. И столь же, как и всегда,
ничего не значащее и ровно ничего не стоящее.
- Здравствуйте, Лина, - сказал он. - Это я, Георгий. Вы давно приехали?
Как только он назвал себя, она с какой-то даже обидой вскрикнула: "Ну
наконец-то!.." И... Впрочем, после конца разговора он так и не мог
вспомнить его начало. Помнил только, что все сразу пошло так, как будто
тут не пролегали, годы, встречи, разрывы, разлуки. Полностью память к нему
возвратилась только начиная с ее вопросов.
- Ну когда же вы все-таки приедете? Я очень хочу вас видеть!
- Да, господи, да когда угодно, - ответил он. - Ну, хоть сейчас! - И
верно, он готов был, как мальчишка, сейчас же сбежать на шоссе и вскочить
в любую машину.
Она засмеялась.
- А я ведь боялась, что вы изменились. Да нет, сегодня нельзя. У вас же
там наши? Вы сейчас один?
- Один, - ответил он. - А что?
- Ну а с костями что? Порядок? Все благополучно?
- Очень, - ответил он, хотя ровно ничего не сообразил - какие кости,
какой порядок? - Очень, очень все благополучно, - сказал он.
- И Володя не подкачал? Ну, передайте ему мой привет. Так нам и не
удалось сделать вам сюрприз. Слушайте, хранитель (вас ведь тут хранителем
прозвали. Я так смеялась). После двух я всегда свободна. Так, скажем,
завтра, а?
- Отлично, - ответил он решительно. - Где?
И тут она заговорила как-то по-иному, по-старому, вот как тогда на
море. Его даже в жар бросило от ее голоса.
- Да где хотите, дорогой, где вы хотите. Может, в музей к вам зайти?
- Да, - сказал он с разбегу. - Зайдите в музей. - Потом опомнился. -
Постойте, - сказал он, - не надо в музей. Вот вы знаете главный вход в
парк, где фонтан? Так вот у фонтана. Хорошо? - И сейчас же подумал, что
нет, не хорошо, слишком уж там людно. Но она уже ответила:
... ... ... Продолжение "Факультет ненужных вещей" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |