Угрюмова, Виктория - Угрюмова - Дом там, где тыФантастика >> Советская фантастика >> Авторы >> Угрюмова, Виктория Читать целиком Виктория Угрюмова. Дом там, где ты
---------------------------------------------------------------
© Copyright Виктория Угрюмова
From: puziy@faust.kiev.ua
Date: 3 Feb 1999
---------------------------------------------------------------
Виктория Угрюмова
Киев,
июль 1998
(рассказ)
... И хотя в паспорте вполне определенно значилось "Татьяна
Евгеньевна Иловайская", исходя из чего родственники и знакомые
обращались к ней как к Танечке - и были в своем праве - он именовал ее
Тэтэ.
Ей нравилось. Ей вообще нравилось все, что делал или говорил
Димыч.
Голос Элеоноры Степановны с легкостью преодолевал такие хилые
препятствия, как закрытая дверь, работающий магнитофон и нежелание
потенциальных слушателей слышать все, что предназначалось именно для
их ушей. Тема выступления была до боли знакомой, и, откровенно говоря,
Димыч мог бы и сам наговаривать этот текст без особых сложностей.
Более того, он бы с радостью взял на себя этот труд, чтобы дать
бесценной теще передохнуть, но неутомимая обличительница не мыслила
спокойного бытия. Для своих ближних, разумеется.
За последние несколько месяцев молодожены выяснили немало
интересных и пикантных подробностей о себе, своей анатомии, физиологии
и "облико морале".
Интеллигентная и милая Тэтэ была ошумлена. Единственной реакцией
на первое выступление Элеоноры явилось искреннее недоумение:
- И ЭТО моя мама?!
Но дальше стало хуже, и перед счастливой во всем остальном
семейной парой остро встал вопрос, который, по определению Воланда,
сильно испортил людей. Квадратура круга, жизненное пространство,
экологическая ниша - все эти понятия людьми, нуждающимися в укромном
месте, которое могло бы стать заодно их собственной крепостью,
воспринимаются иначе, нежели счастливцами, обеспеченными уже отдельной
норой, где они и скрываются от житейских бурь.
Димычу и Тэтэ было грустно признаваться вслух - но факт от этого
не менялся - что денег на покупку минимального количества квадратных
сантиметров у них не только нет теперь, но не будет и в ближайшем
обозримом будущем. А вот перспектива загреметь в Кирилловскую после
продолжительного общения с Элеонорой Степановной, напротив, была. И
хотя знаменитый архитектурный памятник расписывал фресками не
кто-нибудь, а сам Врубель, это обстоятельство даже не подслащало
пилюлю. Психушка и есть психушка, какими бы шедеврами ни были украшены
ее скорбные стены.
Обо всем этом упоминать лишний раз воообще не хочется, и мы не
станем. Это так - несколько штрихов; первоначальная расстановка сил, а
заодно и объяснение тому, отчего Тэтэ лежит, свернувшись калачиком, на
узеньком и продавленном диванчике, тесно прижавшись к мужу, и пытается
сконцентрироваться на содержании газетных объявлений.
Волей-неволей, но они пришли к выводу, что единственным выходом
для них является поиск тех престарелых и одиноких людей, которые
предоставят им крышу над головой в обмен на уход и общение. На
наследование квартиры молодые люди не претендовали; сама возможность
избавиться от Элеоноры и ее пронзительного всепроникающего голоса
пробуждала надежду и ассоциировалась с побегом из Шоушенка.
"Великая иллюзия" одним словом. И только Жана Габена в ней не
хватает для полноты сходства.
Но зато возникает вопрос, что такое интеллигентность? Продукт
цивилизации, ее достижение и гордость - либо все-таки генетическая
болезнь, ведущая в результате к полному уничтожению особей, являющихся
ее носителями? Потому что будь на месте Димыча человек попроще, он бы
просто пару раз грюкнул кулаком по столу или дверью о притолку, или
Элеонорой обо что-нибудь увесистое - так, чтобы без уголовных
последствий, но со смыслом и значением. И все. И не было бы ничего...
Так стоит ли?
Тэтэ небрежно отбрасывала внимательно изученные газетные листы, и
они с шелестом падали на пол, взмахивая широко распахнутыми крыльями;
и останавливались, не решаясь подняться в воздух:
- Вот и мы так, - пробормотала Тэтэ, утыкаясь лицом в диванную
подушку.
- Что с тобой? - забеспокоился Димыч, удивляясь себе и тому, что
еще задает подобные вопросы. Причина, как говорится, была налицо.
- Ничего-ничего, - устыдилась она своей слабости. Зачем портить
мужу и без того испорченное настроение. - Просто газетный лист при
таком освещении был похож на большую и важную птицу, которая так и не
решилась взлететь. Осторожненько так подобралась к окну, остановилась,
и все... Не ощутила себя птицей в самый важный момент. Осталась
газетой. Простой газетой с дурацкими объявлениями.
- Ну, почему с дурацкими? - расстроился Димыч. - Объявления-то
тут причем?
- Прости, - пожала Тэтэ плечами. - Представила, что и мы не
решаемся на что-то важное, остаемся газетами, в каком-то смысле - и
огорчилась. Но чтобы тебе было приятно, я прошу прощения у всех
объявлений и оптом, и в розницу, и торжественно заявляю, что никакие
они не дурацкие, а очень даже полезные, и мне жаль, что я их
незаслуженно обидела.
- То-то же, - улыбнулся Димыч и наклонился, чтобы ее поцеловать.
В этот самый момент очередной разворот и очутился прямо у него
перед глазами. Впоследствии Димыч неоднократно утверждал, что газета
отчаянно старалась, чтобы объявление не осталось незамеченным, и с
этой целью даже несколько раз повернулась и покрутилась на месте. И
те, кто был знаком с последствиями, искренне ему верили. Но, может,
это происходило от того, что они просто относились к редкой, ныне
вымирающей породе УМЕЮЩИХ ВЕРИТЬ ИСКРЕННЕ.
Как бы там ни было, но взгляд Димыча уперся в колонку, в которой
четкими буквами, чуть больше стандартного шрифта, было напечатано:
"Неприхотливый, обаятельный, легкий в общении, крайне пожилой человек
со странными, но абсолютно невредными привычками срочно ищет молодую
семейную пару интеллигентных, образованных и мыслящих людей для
совместного проживания в его доме. Желательно доброе отношение ко
всякой живности. Подробности при личной встрече." Дальше шел адрес, и
ничего более приписано не было.
Димыч несколько раз перечитал объявление, вникая в его смысл, что
было, повторяем, нелегко, если учитывать постоянное звуковое
сопровождение из коридора, и наконец просветлел лицом.
- Тэтэ! Тэтэ, солнышко! Боюсь сглазить, тьфу-тьфу-тьфу, но,
кажется, я нашел...
- Странное объявление какое-то. Но милое. И располагает больше,
чем все эти "домашние животные исключены", "гостей не приводить" и "за
хорошее материальное обеспечение", - процитировала она. - А вот адрес
странный: " Ольгинская - это, положим, я хорошо себе представляю; "дом
с горгульями и водосточной трубой в виде большой змеи". Это не
розыгрыш, Дим? Где же на Ольгинской такой дом? Нет там ничего
подобного. Ольгинская крохотная - не могла я мимо такого дома ходить и
не замечать его.
В этот момент из-за двери донесся совершенно уж неземной звук.
- Все равно сходим, - решительно сказала Тэтэ. - Нам терять
нечего.
В доме царил жуткий беспорядок, если вообще то, что здесь
происходило, позволительно было назвать настолько простым и
непритязательным словом. Ибо понятие беспорядка само собой
предполагает отсутствие порядка, который, однако, нетрудно
восстановить, определив вещи обратно, на положенные им места.
Потому-то и не подходило в данном случае это широко распространенное в
быту слово: не нашлось бы здесь ни самих вещей, ни того места, куда их
следовало по здравом размышлении поместить. Трудно представить, что
кто-то так расстарался со своим имуществом, пусть даже и в состоянии
аффекта; и уж гораздо естественнее было предположить, что здесь
внезапно разразилось локальное нашествие татар, жаждущих сатисфакции -
и Мамай не только войной прошел, но и всем табором остановился. Иных
разумных объяснений тому, как и почему люди решаются так растерзать и
распотрошить пристойную, добропорядочную, ни в чем не повинную
квартиру, ни у одного психолога нет да и быть не может. И придирчивый
бытописатель подобрал бы в своем словаре такие емкие существительные
как "разруха", "светопреставление", "катастрофа" для описания
явившейся его взору картины. Сами судите: битые кирпичи, поваленные
гипсовые колонны, мятые, ржавые листы жести и обломки канализационных
труб, осколки стекла, пачки пожелтевших от времени, полуистлевших
газет - и все это, приблизительно в том порядке, в каком было при
Хаосе, располагалось посреди большой и просторной комнаты со
стрельчатыми окнами. И даже солнце не проникало сюда из-за мутных
серых стекол, хотя на улице палило нещадно.
Высокий, аристократического вида старик в мягкой бархатной куртке
и белоснежной рубахе с кружевными отворотами пытался навести видимость
порядка, сгребая в кучу банки, бутылки и какие-то неописуемые тряпки,
давно утратившие, как цвет, так и форму.
- Это уже за гранью добра и зла, - пробормотал он, когда взгляд
его уперся в сырую, облезлую стену, сплошь в потеках и болезненных
пятнах плесени. - Порой я начинаю сомневаться в разумности провидения,
право слово...
- Не богохульствуйте, Себастьен, - донеслось из дальнего угла.
- Нет уж, позвольте, Алиса Сигизмундовна, позвольте, голубушка!
Вот это вот безобразие ни в какие ворота не лезет. Я не сомневаюсь,
что наши, с позволения сказать, "соискатели" далеки от совершенства,
духовно недоразвиты и прочая, прочая, прочая; но это все-таки не
причина, чтобы так преобразовывать человеческое жилище. Должны же у
этого дома быть хоть какие-то рамки? Или его автономность превышает
все допустимые нормы? Что мне прикажете теперь делать с этим
барахлом?!
- Себастьен, вы зря портите себе нервы и голосовые связки, -
ответил все тот же низкий, скрипучий голос, принадлежащий, несомненно,
старухе, и несомненно - старухе, привыкшей командовать. Правда, его
обладательницы видно не было, и старик упорно обращался к колченогому
драному креслу, которое стояло только потому, что всей своей тяжестью
опиралось о стену. Под ним валялись стопки пыльных, пожелтевших от
времени газет, селедочные хвосты и прочий неприглядный мусор.
- Не зря, - буркнул Себастьен.
- Зря, - прогудел голос. - Все равно два или три часа спустя все
это исчезнет. Вольно же вам так из-за этих мелочей переживать.
- Вы, Алиса Сигизмундовна, возможно не обоняете этих прелестей, -
покосился старик на селедочные объедки, - а я вот, к несчастью своему,
вынужден вдыхать своеобразное э-э-э... амбре, и несколько часов такого
счастья мне не выдержать! Годы не те-с, да-с.
- Невежливо с Вашей стороны, Себастьен, лишний раз напоминать мне
о моей несостоятельности, - обиженно откликнулся голос. - Если бы я не
знала Вас столько лет, друг мой, то вынуждена была бы заключить, что
Вы дурно воспитаны. И потом, это издержки, о которых мы были загодя
предупреждены. И сами согласились на такую жизнь, никто нас сюда за
уши не тянул. Как это говорили мужички? - назвался трюфелем, полезай в
ридикюль.
- Алиса Сигизмундовна, - укоризненно молвил старик, - окститесь.
Когда это такое было, чтобы мужички так говорили? Они же о трюфелях
слыхом не слыхивали.
- Только не делайте из меня склеротичку, Себастьен, - вскипел
голос. - Ваши мужички, может, и не говорили так, а мои говорили. Я же
помню. Я просто прекрасно помню, вот как сейчас. Я бы поделилась
своими воспоминаниями, но Вы ведь меня откровенно игнорируете. Вот и
теперь, вот даже сию секунду - иг-но-ри-ру-ете! О чем Вы думаете,
Себастьен? Себастье-ен! Ау!
- А? Что?! - вздрогнул старик. - Простите, голубушка. Ушел в
себя, как оказалось - слишком глубоко. И Боболониус куда-то
запропастился... Вам не видно, где он, этот негодник? И где все
остальные?
- Не уходите от ответа, скверный мальчишка, - в голосе явственно
послышалась усмешка. - О чем мечтали?
- Скорее уж наоборот - ужасался. Как однако цепко держатся за
людской разум и душу эти разрушительные мысли. Смотрите, который час
подряд в доме разруха - такое впечатление, что нас тут и в помине нет.
- Обойдется, - ответила на это Алиса Сигизмундовна. - Не впервой.
- Не впервой, но заметьте, какая сила воздействия. Или взять,
скажем, этих, вчерашних посетителей. Зачем, ну сами подумайте, зачем
человеку такая куча одинаковых, аляповатых, безвкусных тряпок, да еще
и плотно запакованных? И зачем человеку, скажите на милость, двадцать
ковров, СВЕРНУТЫХ В РУЛОН?!
- Не задавайте риторических вопросов, - сердито откликнулась
старуха. - Ну, не представляют они себе другой жизни, что уж
теперь-то... Наше дело - ждать, а вот критиковать и сокрушаться о
никчемности и тщетности всего сущего - это уже не наше дело. И увольте
меня, увольте от этих ваших психологических экзерсисов. Потом, Вы же
не можете не признать, что подобная реакция - лучшая защита от
нежелательных компаньонов, можно сказать, наш страховой полис.
Заметьте, Себастьен: ни один из них не пожелал остаться здесь ни на
секунду, ни один не выдержал воплощенного себя. Даже странно,
насколько люди не выносят свой собственный внутренний мир - так и
норовят дать деру куда подальше. А от себя не убежишь - это еще
древние заметили. Каждый носит свой ад в себе.
- Так-то оно так, - с сомнением покачал головой Себастьен. -
Только мне их персональные ады порядком надоели - сплошной мусор,
обломки, дурной запах, и ничего конкретного. Или кучи бесполезных и
дешевых вещей - зато много и все мое. Мелкое пекло, суетливое,
отвратительное. Не страшное, а именно что отвратительное.
- Вы, Себастьен, совершенно ополоумели. Что ж Вы придираетесь ко
всему? А ну попадется вам истинное пекло, подлинный ужас - что тогда?
Не стоит даже надеяться, что мы выкарабкаемся.
- Я и не надеюсь. Я надеюсь на то, что человек, носящий в себе
тот ужас, о котором Вы только что упоминали, на мое объявление не
откликнется. Ему не до того.
- Я не суеверна, - важно произнесла старуха, - Вы знаете,
насколько я не суеверна, но все же сделайте одолжение - постучите по
чему-нибудь деревянному.
- Стучу-стучу, - лукаво усмехнулся старик. И действительно три
раза стукнул согнутым пальцем по какой-то неструганой доске.
- Вот так-то лучше, - в голосе Алисы Сигизмундовны явственно
послышалась усмешка.
- Беррр... Безр... Бурр...
- Алиса Сигизмундовна!
- Что?!
- Что "буррр"?
- Господь с Вами, Себастьен. Это не я говорю. Помилуйте, как
можно было предположить, чтобы женщина моего возраста и моего
происхождения позволила себе говорить "бурр"?
- А кто же это?
- Видимо, Гораций, голубчик. Вы совершенно забыли и о Горации, и
о Боболониусе, и о Фофане. Я не говорю о нашем непостижимом Христофоре
Колумбовиче. И я тоже хороша - болтаю тут с Вами, а о наших друзьях не
думаю.
- Алиса Сигизмундовна! Я же сию секунду спрашивал...
- Спросить каждый может.
- Бурр... Безбр.... Безз... буррр
- О! Вот опять! - воскликнул Себастьен. - Да где же это? Откуда
звуки, Алиса Сигизмундовна?!
- Из-под того завала, воон там, да-да, именно там... нет, чуть
правее...
Следуя указаниям невидимой своей собеседницы, старик, морщась и
вздрагивая от каждого прикосновения к мусорной куче, извлек на свет
божий удивительное создание. То был человечек, вырезанный из
драгоценного палисандра - маленький, всего локоть в высоту, с живым и
умным личиком и яркими темными глазками, сделанными из черного агата.
И всякий уважающий себя историк и археолог при первом же взгляде на
него сразу бы сказал, что это подлинный пенат. Да-да, вы не
ослышались, именно римский пенат, призванный охранять жилище от всего
злого и нечистого. Дух предков. По имени Гораций Фигул.
- Безобразие! - выкрикнул он в полный голос, едва оказался на
свободе. - Беззобрразие!!! Я протестую! Себастьен, Алиса
Сигизмундовна, я хочу во всеуслышание заявить, что я и прежде был не в
восторге от этой идеи с заявлением, но теперь, когда наша жизнь стала
совершенно невыносимой, я требую предпринять конкретные меры к
спасению нашего дома и всех нас! Я не могу обеспечить этому дому
защиту от посторонних недобрых проявлений, потому что они сюда тянутся
как мухи на мед! Немедленно пошлите в газету опровержение!
- Потерпи, Гораций, потерпи, - ласково попросил старик, обтирая
палисандрового человечка батистовым носовым платком. - Такая уж наша
планида - ждать и терпеть.
- Терпеть тоже нужно до определенного предела, - заявил Фигул. -
В Сальвадоре, например, народ имеет право на вооруженное восстание,
если его права грубо попираются. Это даже в их конституции написано.
Поднимаем вооруженное восстание, решено!
- Мы-то не по конституции живем, - пожал плечами старик. - Нам бы
их проблемы... И давай не возвращаться к тому, что мы уже обсудили и
решили, хорошо?
- Ты решил, Себастьен. А я против.
- Положим, Гораций, - заговорила Алиса Сигизмундовна, - наш друг
Себастьен на сей раз уступит Вашим просьбам. И действительно пошлет
опровержение, либо каким-то иным способом откажется от компаньонов. И
что будет после?
- Все станет на свои места, - пробормотал пенат. Но как-то не
слишком уверенно.
- Увы Вам, Гораций! Вы прекрасно знаете, что все встанет на свои
места не навсегда, а лишь на какое-то время. До тех пор, пока наш
дорогой друг Себастьен не покинет этот мир, не оставив, как Вам
известно, наследников. И этот дом может перейти к кому угодно. А может
и не перейти ни к кому, и в этом случае он просто перестанет
существовать, а все мы, его обитатели, утратим не только кров над
головой, но и те жизненные силы, которыми питаемся теперь. Вы этого
хотите? Ну, не ведите себя как ребенок, вам же не тысяча лет...
Предоставьте событиям развиваться естественным путем. И не заставляйте
меня повторять десятки раз то, что вам и без меня великолепно
известно.
Себастьен! Поставьте это чудо куда-нибудь в более-менее
пристойное место. Вот лучше успокойте Боболониуса. Мне кажется, это он
пробирается в соседние аппартаменты под теми кипами бумаг.
Старик повертел головой.
В куче мусора громко шелестело и шуршало нечто, на слух, длинное
и очень большое.
- Боболониус! Боболониу-ус!
- Ага, как же, - донесся из-под жутких завалов хорошо
поставленный бас. - Прямо сей же секунд. Разогнался.
Старик предпочел оставить это выступление без комментариев.
- Ты остальных не видел?
- А чего их видеть-то? - ворчливо поинтересовался Боболониус. -
Фофаня гоцает в подполе как оглашенный - крыс гоняет. А...
- Крыс?! Каких крыс?! - подала голос из своего угла Алиса
Сигизмундовна. - Когда это мы успели обзавестись крысами, Себастьен?
- Тоже мне вопрос вопросов, - буркнул Боболониус, продолжая
шуршать и скрипеть половицами, но по-прежнему не показываясь на
поверхности. - Думаете, только у нас случилась разруха и полный и
окончательный разгардаж? В подполе тоже хватает своих радостей -
крысы, вода, мусорные баки и тьма-тьмущая пауков. Там еще бегала
какая-то мерзкая кикимора...
- И? - строго уточнил Себастьен.
- И...
- Я бы хотел получить вразумительные объяснения. Что значит это
твое "И" в данном конкретном случае?
- Как всегда, - смущенно пробормотал Боболониус. - Во всяком
случае, хлопотать о завтраке для меня тебе уже не придется. Согласись,
что сейчас это как нельзя кстати.
- Наверное, ты прав... А что же Христофор Колумбович?
- Этот старый черт объелся пауков и теперь икает как заведенный.
Соседей всех переполошил - они думают, землетрясение. К завтрему
протряхнет и будет как новенький, а пока от переедания у него, кроме
икотки, что-то вроде галлюцинаций сделалось, и теперь он воображает
себя Лесным Царем. Тут главное не допустить, чтобы он начал Гете
декламировать, особенно, если в подлиннике. Потому Фофаня его пока
запер, от греха подальше.
- Да что же это... - всплеснул руками старик.
Пенат уже открыл было рот, чтобы прокомментировать ситуацию, но
тут все вокруг изменилось.
Дикие кучи мусора вдруг и бесповоротно исчезли с пола, и
одновременно с ними перестал существовать и мерзкий запах, столь
терзавший обитателей этого дома в последние несколько часов. Зато
появились на стенах серебристо-голубые шелковые шпалеры; возникли
старинные картины в дивных тяжелых рамах; и пузатое бюро из карельской
березы заняло свое место под окном, занавешенном шторами упоительного
цвета "блю-рояль". В дальнем углу просторной залы образовался огромный
камин с мраморной каминной доской, на которой добросовестно тикали
серебряные швейцарские часы и стройно, как солдатики, вытянулись два
канделябра - тоже серебряные, тяжелые, массивные, но очень изысканные.
Трещали березовые поленья, и воздух постепенно наполнялся тягучим
ароматом смолы и бересты.
Все остальное убранство было под стать: и низкие уютные
диванчики; и, конечно же, баснословных денег кабинетный белый
беккеровский рояль; и резные дубовые двери, ведущие из гостиной в
другие комнаты этого просторного дома; и хрустальные жирандоли, тихо и
радостно звеневшие на легчайшем сквозняке, пробиравшемся из
распахнутого окна; и черного дерева инкрустированный сверкающий
паркет, на котором все еще возлежал несколько ошалевший от подобных
перемен Боболониус.
Яшмовая колонка - пъедестал, где внезапно очутился пенат Гораций
Фигул, появилась в ту самую секунду, когда раздался звонок в двери.
- Неужели это они? - прошептала Алиса Сигизмундовна.
Такого потрясающего дома Тэтэ и Димыч не видели ни разу в своей
жизни - ни наяву, ни во сне. Все им здесь было мило и по сердцу, все
радовало глаз и грело душу, все восхищало и изумляло. Все и с первой
же секунды.
Они только успели крепко поцеловаться и прошептать: "Я тебя
люблю", и "Я тебя тоже люблю", - прежде, чем надавить кнопку звонка.
Когда им открыл дверь высокий и стройный, абсолютно белый, как
лунь, человек, которого стариком и в мыслях называть было
непозволительно, у Тэтэ глаза широко раскрылись и сделались круглые и
большие, как голубые мячики - такие симпатичные, что хотелось
что-нибудь этакое отколоть, чтобы она так и продолжала удивляться.
Хозяин дома был одет по несуществующей ныне моде, и, надо заметить,
что шелковая рубаха с пышной белой пеной брабантских кружев на
манжетах и воротнике, и бархатная домашняя куртка густого вишневого
цвета, расшитая серебром, и бархатные же брюки со штрипками шли ему
чрезвычайно. У него оказались пронзительные ореховые глаза, точеный
нос с аристократической горбинкой и ослепительно-белые усы. Его легко
было представить себе в шляпе с перьями и со шпагой на боку, но
совершенно невозможно вообразить в троллейбусе либо в очереди за
пенсией. Хозяин улыбнулся, обнажив ровные и крепкие зубы:
- Прошу, прошу, проходите, молодые люди. Разрешите представиться,
я Себастьян Тарасович Бубырчик. Вы ведь, конечно, по объявлению?
- Ну, да, - смешался Димыч. Но тут же взял себя в руки, коротко
поклонился и отрекомендовался, - Дмитрий Сергеевич Иловайский. А это
моя супруга - Татьяна. Для друзей можно просто - Тэтэ.
- Очень приятно, очень приятно, - сказал Себастьян Тарасович,
приглашая их войти.
- Какая красота! - не удержалась Тэтэ.
- Вам нравится? - сощурил правый глаз Себастьен. - Что ж, это
просто прекрасно. Тогда мы с вами соорудим кофейку с пирожными и
поговорим о том, что нас взаимно интересует. Вы выясните для себя,
согласны ли вы мириться с некоторыми моими причудами и ... скажем так,
особенностями моего дома; а я, со своей стороны, увижу, годитесь ли вы
нам в компаньоны. Хотя какое-то мнение я уже составил, не скрою.
Тэтэ хотела спросить, что имел в виду Себастьян, когда говорил
"нам", но решила не вылазить со своим любопытством и не торопиться. Ей
очень хотелось понравиться хозяину дома сразу по двум причинам:
во-первых, она уже была больна этим домом, где все, словно по
волшебству, было именно так, как грезилось ей в самых сладких, самых
невероятных мечтах; а, во-вторых, и сам Себастьян Тарасович произвел
на нее неизгладимое впечатление. Нравиться такому мужчине - труд
нелегкий, но весьма и весьма благодарный. Женщина, которая заслужила
его благосклонность, навсегда останется королевой.
Они шли по бесконечным коридорам, и Себастьян Тарасович
гостеприимно распахивал перед ними абсолютно все двери. Правда, то,
что он говорил, Димычу - как все мужчины менее романтичному -
показалось слегка странным, но он, как и Тэтэ, решил пока не
высовываться.
- Так, так, - приговаривал старик. - Что у нас тут? О! Кабинет.
Прекрасный кабинет. И одновременно библиотека.
О такой библиотеке мечтают все. Нет такого человека, который не
мечтал бы о подобной библиотеке - с высоченными, под самый потолок,
книжными шкафами, забитыми пухлыми фолиантами в кожаном переплете с
серебряными застежками; энциклопедиями и словарями; альбомами и
буклетами; яркими современными книгами в блестящих обложках и
редчайшими старыми томиками. О библиотеке со стремянкой, с настоящим
письменным столом, на котором один только письменный прибор хватал за
душу и уже ее не отпускал никогда; со старинным глобусом на бронзовой
витой подставке, расписанном левиафанами и морскими змеями,
парусниками и замками, китами, дельфинами, тритонами и наядами. С
уютной лампой с зеленым абажуром. С крохотным кофейным столиком перед
глубоким креслом, где можно отдыхать с книгой в руке. С огромным
аквариумом, в котором рыбки, словно капельки радуги, сновали среди
развалин гранитного замка, между раковин и водорослей, над равнинами
золотистого песка. С фикусом в кадке, помнящим, верно, еще французскую
революцию... И ведь это было только начало.
Перед ошеломленными молодыми людьми мелькали комнаты, которых
просто не могло быть: уютные, изысканно и со вкусом обставленные, тихие
и просторные. А главное - созданные ими и только ими, потому что таких
совпадений не бывает в природе.
Наконец они добрели до кухни, окончательно убившей Тэтэ, но уже
оставившей равнодушной Димыча, который только разумом сумел понять,
что это тоже более чем, и уселись за стол. На столе уже дымился
кофейник, и стояли три крохотные фарфоровые чашки - черные,
расписанные красными драконами, и огромное блюдо с пирожными, при
взгляде на которое все трое стали немедленно истекать слюной.
Молодые люди предпочли не задумываться всерьез над тем, как и
когда хозяин успел приготовить именно три прибора? Еще одна
случайность? Или у него просто есть экономка? С другой стороны,
человек, имеющий достаточно денег, чтобы содержать такой дом, не
должен нуждаться в компаньонах.
Грустно признавать, но что ж поделаешь - жизнь заставила и Тэтэ,
и Димыча, часто задумываться именно о таких глупостях и совершенно
пустых вещах. И кому удалось избежать подобного несчастья, может со
спокойной совестью отложить эту рукопись - все равно ничего нового в
ней он для себя не отыщет.
- Итак, - радушно сказал Себастьян Тарасович, когда все
разместились и приступили к кофепитию. - Теперь о главном. Вам лично
дом понравился?
- Более чем, - ответил Димыч, а Тэтэ только вздохнула.
- Должен сказать вам, молодые люди, что обитель моя имеет свой
характер и весьма переборчива, но вы ей приглянулись, - старик
посмотрел на изумленную пару и, предупреждая нехорошие мысли, которые
начали копошиться в голове у Димыча, быстро произнес. - В чудеса
верите охотно?
- После того, как увидели Ваш дом - вполне, - рассмеялась Тэтэ. И
сразу стала ослепительной красавицей.
- Прекрасно, прекрасно. А нервы у вас крепкие?
- Пока, да, - осторожно произнес Димыч, явно не понимая, куда
клонит старик. Все было слишком уж необычно, и он неуверенно
чувствовал себя, поскольку ни один из заранее продуманных им вариантов
поведения в данном случае не годился. "Может, маньяк какой-нибудь?" -
мелькнуло у него в голове.
С жутким грохотом свалился вниз и разбился вдребезги изумительный
цветочный горшок в виде черепахи, из панциря которой росла какая-то
вьющаяся травка.
- О Господи! - подпрыгнула на месте Тэтэ.
- Не беспокойтесь, - попросил старик. - Я не преувеличиваю и не
лгу. Тем более, я не сумасшедший. Этот дом реагирует непосредственно
на мысли людей, которые его посещают. И особенно тех, кто в нем живет.
Вы, скорее всего, испугались меня или рассердились, - обратился он к
Димычу. - Правда, голубчик?
- Д-да.
- Вот видите.
- Ничего я не вижу! - рявкнул Димыч, который решительно
отказывался верить во все сверхъестественное, как только оно пыталось
вторгнуться в его жизнь.
- Жаль, - огорчился Себастьян Тарасович.
... ... ... Продолжение "Дом там, где ты" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |