Ягупова, Светлана - Ягупова - Твой образ (Второе лицо)Фантастика >> Советская фантастика >> Авторы >> Ягупова, Светлана Читать целиком Светлана Ягупова. Твой образ (Второе лицо)
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Феномен Табачковой". Симферополь, "Таврия", 1979.
OCR & spellcheck by HarryFan, 6 June 2001
-----------------------------------------------------------------------
Был я весь телом другой, чем
раньше, и духом не прежний.
Овидий, "Метаморфозы"
1
Природа щедра на выдумку. Особенно в испытаниях, подбрасываемых
человеку. Однако то, что выпало Виталию Некторову, наводит на мысль о
легковесной расточительности ее фантазии. Хотя, как знать. Может, и здесь
ею владел особый замысел.
Случись подобное с кем другим, все приняло бы иную окраску, хотя и не
устранило бы сложностей - они еще более углубились оттого, что Некторов
был из породы везучих. Бегал ли с мальчишками наперегонки, гонял ли мяч
или стрелял в тире, удача следовала за ним по пятам. В восемнадцать лет он
выиграл в лотерею "москвич", а в двадцать три стал чемпионом области по
двум видам спорта - шахматам и настольному теннису. Когда же заметил
постоянную легкость своей руки, навсегда отказался от состязаний, скучно
предвидя успех.
А удача продолжала бежать за ним преданным щенком. Яркая внешность
былинного богатыря, внушительный рост, русые волосы до плеч, с синим
блеском глаза - все это без труда распахивало перед Некторовым любые
двери. И науки давались ему успешно: с отличием закончил мединститут,
работал на кафедре известного нейрохирурга Косовского.
Словом, Некторов был из тех, кому не надо вставать на цыпочки,
подпрыгивать, чтобы достать желаемый плод, - только протяни руку. А если к
перечисленным достоинствам прибавить еще и галантное отношение к женщинам,
то можно понять тех, кто украдкой или явно вздыхал о нем.
Вероятно, постоянная удачливость и воспитала в Виталии характер легкий,
веселый, открытый. Все его существо, казалось, излучало флюиды счастливого
человека, и там, где он появлялся, вмиг устанавливалось теплое,
безоблачное настроение. Им любовались, его любили, и он отплачивал тем же.
Но в двадцать восемь лет жизнь предъявила Некторову крупный вексель. С
ним случилось нечто, равное чему трудно и припомнить. Пятнадцатого мая он
проснулся как обычно, от ласкового толчка материнской руки:
- Вставай, сынок! - и мягкий поцелуй в щеку: - С днем рождения.
Некторов открыл глаза, улыбнулся и глубже нырнул в теплую мягкость
постели. Лег он поздно, и сон не желал отпускать его. Но вставать надо, в
институте уйма дел. Раз, два, три! Сбросил одеяло, вскочил. Комната
плавала в солнечном свете. Стол, стул, шкаф, книги - все воздушное,
невесомое. Он распахнул окно, встал перед зеркалом и с удовольствием
подмигнул своему отражению.
Прекрасный твой образ телесный
Всегда намекал о душе, -
пропел густым басом. Почему-то во время зарядки приходили на ум именно
эти стихи, посвященные ему институтской поэтессой Верочкой Ватагиной. Но,
если без ложной скромности, Верочка права.
Сделав великолепную стойку, Некторов еще раз заглянул в зеркало и
ринулся в ванную. "Хоть бы с шимпанзе все было в порядке, - подумал он,
подставляя крепкое загорелое тело под холодные струи душа, и пригрозил
неизвестно кому; - Мы еще покажем себя! Мы еще взбудоражим умы!"
Не то чтобы он всерьез мечтал о славе, но иногда позволял себе
предаваться волнующим иллюзиям. Впрочем, все это ерунда. Работа, работа,
работа - вот реальная ценность. И пусть себе лаборантка Ирина Манжурова
удивляется его бешеной энергии: "Не пойму тебя, Виталик. Такой молодой, а
горишь на работе синим пламенем. Учти, памятники нынче подорожали".
За завтраком сказал матери, что вечером придут друзья. Посидят,
поболтают. Хорошо бы приготовить чего-нибудь вкусненького. Надел новую
рубашку - материнский подарок - и уже одной ногой стоял за порогом, когда
Настасья Ивановна полюбопытствовала:
- Тоша будет?
- Конечно! - он с улыбкой обхватил мать могучими руками, чмокнул в лоб
и выскочил из дому.
Сумасшедший... Настасья Ивановна задумчиво потерла щеку. Скорей бы
женился, хозяйку в дом привел. Гляди, там и внучата пойдут, веселее будет.
А то еще год-два погуляет в холостяках и насовсем приохотится к раздольной
жизни. А время летит. Видел бы отец, какой сын вымахал. Красавец. Только
уж больно похож лицом на него, прыгуна, гулену и многожена. Но характером
вроде в нее. А там, кто его разберет. Может, как отец волочит за собой
дорожку, политую женскими слезами. Не дай-то бог.
Она тревожно вздохнула и принялась кухарничать, размышляя о Тоше. И чем
приглянулась сыну эта девушка? Скуластенькая, с неправильными чертами лица
и росточком до Виталикова плеча, рядом с ним и вовсе выглядела невзрачно.
Впрочем, у его отца тоже наблюдалось чудаковатое влечение к некрасивым
девушкам, какою некогда была и она. Зато играла в Тоше некая жилочка,
позволяющая думать о том, что сын попадет в любящие и строгие руки.
Познакомились Виталий и Тоша в летнем молодежном лагере, под Симеизом,
и сын так увлекся ею, что через месяц сделал предложение. Но девушка не
поверила в столь быструю свою победу, отказала. Это еще больше
подхлестнуло его. Он повел осторожную и хитрую политику и в конце концов
добился своего - она готова была идти за ним на край света, Теперь
Настасья Ивановна со дня на день ожидала сообщения о свадьбе.
Между тем, Некторов спешил в институт. Троллейбусная толкотня всегда
веселила и раззадоривала: легкий напор одним плечом, затем другим, и ты в
центре столпотворения, и голова твоя возвышается над всеми, упираясь в
потолок. Ах, опять наступил на мозоль старушке! И куда носит этих
подагрических бабусь в домашних тапочках? "Пардон, бабушка!" Час пик -
время энергичных, напористых, сильных, тех, на ком держится сегодняшний
день, и нечего в этот час мельтешить по городу пенсионерам с базарными
сумками!
После троллейбусной давки обезьяний питомник, как всегда, показался
монашеской обителью. Здесь уже хозяйничал дядя Сеня. Припадая на
искалеченную в детстве фашистской гранатой ногу, выметал из вольера мусор,
освежал мокрым веником полы и заодно разносил обезьянам еду.
- Надеюсь, Клеопатру не кормили? - мимоходом спросил Некторов.
Худое небритое лицо дяди Сени огорченно сморщилось.
- Никаких распоряжений не было.
- Разве Манжурова не говорила? - вскипел он.
Подошел к клетке. Миска с похлебкой стояла нетронутой. Шимпанзе сидела
а углу понурой старушкой и философски-печально смотрела на него
безресничными глазами. Повязку с ее головы уже сияли, и обезьяна ничем не
отличалась от своих сородичей в вольере. Правда, была задумчиво-вялой. Но
это, вероятно, от изоляции.
- Клео, Клеопатра, - позвал он. - Клеушка, чего загрустила? Иди ко мне,
- открыл дверцу.
Обезьяна по-человечьи укоризненно взглянула на него и отвернулась.
Он вошел в клетку, взял Клеопатру за лапу. Она агрессивно оскалила
зубы. Этого еще не хватало! Неужели психоз, которого так боится и ожидает
Косовский? Интересно, она только к нему так настроена?
- Дядя Сеня, - позвал он, - идите-ка сюда.
Дядя Сеня подошел, сочувственно посмотрел на шимпанзе.
- Думаете, не соображает, что вы с ней делаете? Эти животные порой
умнее нашего брата. У меня вон дома кошка живет, так чисто человек, любое
слово понимает. Только и того, что сама не говорит.
- Отведите ее в лабораторию, - попросил Некторов.
Клеопатра послушно ухватилась за руку дяди Сени и, боязливо оглядываясь
на Некторова, покосолапила из питомника.
Значит, обыкновенная обида - решил он. Неужели из-за того, что вчера
слишком долго мучил у энцефалографа? Но почему тогда пропал аппетит?
В лабораторию он не пошел. Манжурова, конечно, будет недовольна. Но не
хотелось в глазах Клеопатры закреплять за собой образ мучителя. Ничего,
сами справятся. Важно не замутить эксперимент. Пока все блестяще. Уже
сорок дней после операции Если так и дальше пойдет, можно будет говорить о
крупном успехе.
Предшественнице Клеопатры шимпанзе Эрике не повезло - она скончалась на
двенадцатый день от воспаления легких. Но он был уверен, что, если бы не
простуда, все протекало бы нормально, как у Клео, - тьфу, тьфу через левое
плечо. А что, если и эта простыла? - встревожился он и быстро прошел в
лабораторию.
Здесь застал идиллию: дядя Сеня, умиленно заглядывая Клеопатре в глаза,
придерживал ее на стуле, в то время как Манжурова брала из ее лапы кровь.
Впрочем, обезьяну можно было и не держать - ее увлек детский калейдоскоп,
она прикладывала его к глазу, пробовала на язык и все хотела вытряхнуть из
него цветные узорчатые стеклышки. Ей это не удавалось. Тогда она сильно
трахнула игрушку о спинку стула. Стеклышки разлетелись по комнате. Увидев
Некторова, Клеопатра съежилась, испуганно сверкнула глазами и спряталась
за плечо дяди Сени.
- Клео, ну что с тобой? - Некторов притронулся к ее носу. - Измерь ей
температуру, - сказал Манжуровой.
- Доброе утро, великий ученый, - Манжурова усмехнулась. - Быстро мы
зазнались, уже и не здороваемся. Тебя Косовский ищет. - И
многозначительно: - Экстренная операция.
Все напряглось, собралось в нем. Вдруг именно тот случай? Почему бы и
нет? Их бригада во всеоружии, в любую минуту готова, как говорит
Косовский, открыть новую эру в медицине. Технически все продумано до
мелочей.
Последнее время он часто ловил себя на том, что прямо-таки торопится
заполучить долгожданного пациента. Была в этом примесь чего-то нехорошего,
корыстного. Нет, он не хотел никому несчастья, но попавшему в беду он в
состоянии помочь. Он уверен! Он почти уверен... А может, их усилия
впустую, и то, что удачно на подопытных животных, не годится для человека?
Порой проскальзывали тщеславные мысли о симпозиумах, конференциях,
интервью, о работе в центре... Черт возьми, как блистательно может
сложиться жизнь, стоит подвернуться Случаю! А поскольку удача балует его,
почему бы не подыграть ей и в этот раз?
В коридоре чуть не налетел на Петелькова.
- В клинику, дружище, - подхватил тот под руку. - Все уже там.
Во дворе ждала санитарная "волга".
- Зря волнуешься, чует мое сердце, это еще не то, - осадил Некторов
взбудораженного коллегу.
В клинике выяснилось, что действительно не то. Предполагаемый донор
оказался оснащенным дюжиной серьезных болячек. Давать новую жизнь
человеку, чтобы он в скором времени закончил ее в муках - не жестоко ли?
- Напрасно, братцы, спешили, - подошел Косовский. - Не пробил еще наш
час. Как там красавица Клеопатра?
- Нормально, - соврал Некторов, не желая огорчать профессора - тот и
так перенервничал.
Они вернулись в институт, и Некторов опять занялся Клеопатрой, которая
упорно не желала наладить с ним контакт. Завтрак она, правда, съела, но
по-прежнему отсиживалась в углу клетки. Температура у нее оказалась
нормальной, анализ крови тоже.
Заехала Тоша, поздравила с днем рождения, а Клеопатре хотела
преподнести погремушку и связку бананов, но он остановил:
- Погремушки припаси для нашего будущего сына.
- Вот еще! - смутилась она.
- А что? У нас обязательно будет сын. Клеопатру же такой игрушкой
баловать нельзя. Она ее раскусит, наглотается пластмассовых горошков, и
наш эксперимент полетит в тартарары.
- Как знаешь, - она слегка огорчилась и махнув: "До вечера!" - убежала.
Он с нежностью посмотрел ей вслед. Не верилось, что именно эта неяркая
девчонка так нужна ему. В скольких сердцах он поселил надежду, у скольких,
не задумываясь, отбирал ее, сколько сам обманывался, и вот оказалось, что
судьба его - Тоща. Впрочем, при всей любви к ней, он не собирался менять
некоторые привычки своей вольной жизни. Тоша - это тепло семейного очага,
уют, выход в свет под ручку. Но как отказаться от роли дарителя
мимолетного счастья? Нет, он вовсе не повесничал, он всего лишь давал себе
разрядку в перерывах между напряженной работой.
- Ты оставляешь после себя унижение, - гневно бросила как-то одна из
вчерашних его обожательниц, - и унижаешься сам, эксплуатируя свою
внешность.
Он только недоуменно пожал плечами. Все эти мелочи портили настроение,
но ненадолго.
После работы, как обычно, позвонил по телефону сразу в несколько мест
и, слегка обнадежив девичьи сердца, заспешил домой.
К вечеру Настасья Ивановна приготовила жареную утку, фаршированную
яблоками, испекла "наполеон" и едва успела протереть бокалы, как компания
сына весело ворвалась в дом. Супруги Котельниковы, бывшие однокурсники
Виталия, по обыкновению милые к предупредительные, еще у порога подхватили
ее под руки и повели за стол. Манжуровы принесли в подарок имениннику
диковинный газовый светильник, и минут десять гости разглядывали это чудо,
под стеклом которого рождались и гибли планеты, возникали и таяли
фантастические пейзажи, города.
Последней пришла Тоша с букетом ландышей, робко протянула их Настасье
Ивановне. В другой руке у нее был небольшой сверток, который она не знала,
куда и положить.
- Что же вы, Тошенька, - загустилась Настасья Ивановна. Развернула
бумагу и улыбнулась: двухтомник Цветаевой и галстук.
Легкие туфельки, кремовое платье с цветными разводами по подолу, и вся
она сегодня весенняя, обновленная, удовлетворенно отметил Некторов, целуя
Тошу в лоб. Кто-то шутливо крикнул "горько!", и он не выдержал, признался,
что возглас почти уместен.
- Неужели подели заявление? - охнула Настасья Ивановна. - И ничего не
сказали?!
Он подскочил к ней, ткнулся носом в прохладную щеку.
- Я ведь хотел торжественно, чтобы потом не в одиночестве переживала,
а, так сказать, при народе.
- Я не нравлюсь вам, - потупилась Тоша.
Настасья Ивановне молча обняла ее и прижала к себе.
Посыпались гост за тостом - за именинника, его мать, невесту, похвалы в
адрес хозяйкиных блюд, шутки. Потом супруги Котельниковы сели на своего
любимого конька: размечтались о поездке в Африку, о том, как будут лечить
негритят, есть страусиные яйца и любоваться жирафами.
- Лисичкин-то, Лисичкин мой что отколол! - воскликнул разгоряченный
рюмкой Манжуров. Ирина предупредительно толкнула его локтем в бок. Он
замолчал и повернулся к жене; - Не толкайся, школа - учреждение,
интересное для всех, даже для медиков. Я прав, Виталик?
- Прав, Шура. Только, пожалуйста, закусывай. - Некторов придвинул ему
тарелку с салатом. - Быстро же ты повеселел, ясное море, - не обошелся он
без любимого присловья, встретил взгляд матери (она не любила это
выражение, считала его неинтеллигентным) и виновато улыбнулся.
- Так вот, - продолжал Манжуров. - Прихожу вчера в шестой "б". Что за
чудо? Сидят все такие тихие, торжественные и вдруг рев джаз-банды.
Вскакиваю - тишина. Сажусь - опять рев. "Кто балует с транзистором?" -
спрашиваю. А они, черти, со смеху покатываются. Сажусь - и снова рев.
Оказывается, Лисичкин, шельмец, этакую штуковину под столом соорудил -
стоит сесть, как включается транзистор на шкафу, в другом конце класса. Но
это еще что. У одной учительницы умудрились на уроке в футбол сыграть.
Настасья Ивановна посмеялась над детскими проказами и, продолжая
обдумывать сообщение сына о женитьбе, рассеянно прислушивалась к новому
разговору.
- Косовский обожает тебя, Виталий, - сказала Ирина Манжурова. - Однако
мы, лаборантки, порой видим то, чего не замечаете вы, ученые.
- Что ты имеешь в виду?
- Как по-твоему, почему за этим столом нет нашего коллеги Петелькова?
- Он занят, - сухо ответил Некторов.
- Вот именно. А тебе не кажется, что Петельков своего рода твой дублер?
И то, над чем ты работаешь с Косовским, может однажды состояться без
твоего участия? Тогда все лавры...
- Ирина, - мягко перебил он, - в науке иные законы, чем в спорте. Где
ты отхватила такую потрясающую брошь?
Ирина отвернулась и закурила.
- Как Клеопатра? - поинтересовалась Тоша. - Не температурит?
- Нет. - Виталий повеселел. - Представь, в ее поведении сегодня я узнал
крошку Бебби. Это было так трогательно и грустно. После обеда она, как
Бебби, меланхолично дергала себя за ухо и грызла ее любимые орешки, к
которым раньше не притрагивалась.
Настасья Ивановна не любила разговоров о подопытных обезьянах. То, что
делалось на кафедре профессора Косовского, пугало ее и настораживало. И
сейчас, когда беседа свернула на рабочую колею, поспешила улизнуть к
соседке - пусть молодежь развлекается тут сама. К тому же не терпелось
доложить приятельнице о предстоящей свадьбе.
Котельников наладил магнитофон.
- Твой кислый вид, Антония, мне совсем не нравится, - шепнул Некторов
Тоше, поднял ее со стула, и они пошли танцевать.
Когда на зимних каникулах Тоша ездила домой в свое шахтерское село, они
с Виталием забомбардировали друг друга письмами, каждое из которых по его
выдумке начиналось на древнегреческий лад: "Нектор - Антонии", "Антония -
Нектору". Это были веселые и нежные письма. Оба неожиданно узнали друг о
друге больше, чем до разлуки. И ей было жаль того времени, о котором
вспоминалось всякий раз, когда Некторов называл ее Антонией.
- Ты сегодня сонная тетеря, Антония, - щекотал он ей дыханием ухо. -
Учти, для будущей матери танцы - лучшая гимнастика.
Между тем компания развеселилась вовсю. Котельниковы уписывали за обе
щеки "наполеон" и сожалели, что в Африке вряд ли угостят их подобной
вкуснятиной.
- Зато вас ожидают жареные каракатицы с ростками бамбука, - сострил
Виталий. Но Манжуров, как географ, усомнился в этом, сказал, что за
подобной едой надо ехать в Китай. Так они шутили, каламбурили, танцевали,
когда Виталий обнаружил, что у него кончились сигареты. Кто-то предложил
свои, не он отмахнулся, кивнул Тоше "Я сейчас!" и выскочил из дому
навстречу беде. В последнюю минуту, когда дверь за ним захлопнулась, Тоша
успела подумать, что хорошо бы пройтись вместе. Но Виталии уже след
простыл. Как она потом ругала себя за то, что не пошла с ним! Знала бы,
что ожидает его, вцепилась бы руками, не отпустила бы ни на шаг.
- Не идите, милочка, в школу, идите в библиотеку или газету, - подсела
к Тоше Манжурова. - Школа не любит робких и грустных.
- С детьми я вовсе не робкая, - возразила Тоша. - А школе нужны всякие.
- Ну-ну, не огорчайтесь, это я так, - Ирина дружески похлопала ее по
плечу. - А за Некторовым глаз да глаз нужен. Всю жизнь придется быть
настороже - институтские дамы от него без ума. Признаться, и я год назад
попалась в ловушку его обаяния. Да, слава богу, быстро раскусила, что он
не моего поля ягода.
Это сообщение Тоша приняла спокойно: Виталий посвятил ее в некоторые
свои романы.
Затем Ирина пошла танцевать с Котельниковым, а к Тоша подошел Манжуров.
Подслеповато щурясь, будто что-то высматривая в ней, сообщил:
- Каждый день для меня - сущий ад. Вам же, филологам, и вовсе не
позавидуешь. Одни тетради чего стоят. Может, не будете торопиться?
- И вы? - Тоша вспыхнула. Коллективное уговаривание сменить профессию
начинало раздражать. Ну, сел не в свои сани, зачем у других отбивать
охоту? Да, трудно. Да, порой невыносимо. Но и прекрасно, и ни с чем не
сравнимо! Ей ли, дочери учительницы, не знать об этом!
- Известно ли вам, что такое классное руководство? Или открытые уроки?
- продолжал наседать Манжуров.
- Известно, - коротко ответила она и встала.
Куда запропастился Виталий? Набросила на плечи кофточку, вышла во двор.
В лицо плеснул теплый ветер, настоенный на бензиновой гари и молоденькое
листве. Слегка кружилась голова, Неужели дает знать о себе будущий малыш?
То-то почешут языки соседские кумушки, подсчитывая месяцы со дня
регистрации брака. Может, именно поэтому Виталий решил, чтобы она уже
сейчас переходила к нему? Да мет, он без предрассудков. А в том, что вышло
именно так, виновата она, Впрочем, никакой вины нет.
Она тихонько рассмеялась.
Из дому вышел Котельников.
- Вы что тут с Виталиком, целуетесь?
- Нет Виталия.
- Как нет? - оглянулся по сторонам.
- В магазин побежал.
- Еще не вернулся? Что-то долго. Наверное, встретил кого-нибудь. Ой,
Тоша, смотри, уведут у тебя жениха.
- Не уведут, - сказала спокойно. И тут же засаднила под сердцем,
забилась тревога. В самом деле, где можно столько разгуливать? Магазин в
двух шагах. Неприлично так вот бросать гостей.
- Пойду встречу, - Котельников ушел.
Во двор шумно выбежали Ирина и Майя. За ними, что-то мурлыча, плелся
Манжуров.
- Куда это все завеялись? - Майя притянула к себе Тошу. - Да что с
тобой?
Обхватив себя скрещенными руками, Тоша тряслась в нервном ознобе.
Вернулся Котельников, взъерошенный, растерянный. Подошел к компании и
неестественно громко сказал:
- Ребята, тут вот что, только не паниковать. Словом, тетка у магазина
сказала, что недавно кого-то сбила машина.
- Ну и что? - беспечно повела плечами Ирина. - За день уйма
происшествий.
Котельников молча подошел к Тоше, взял под руку, и ноги ее ватно
провалились в пустоту.
Потом Манжуров обзванивал больницы. Из областной клиники ответил
молоденький, почти веселый голосок дежурной, что да, около часа назад на
одной из центральных улиц "рафик" сбил мужчину лет двадцати пяти -
тридцати. На этом же "рафике" пострадавшего доставили в реанимационное
отделение. Кто-то из персонала узнал в раненом ученика профессора
Косовского. Его срочно вызвали в клинику, и сейчас идет операция.
Положение больного тяжелое. Возможен летальный исход.
2
Профессор Косовский сидел, запершись в своем кабинете, и перечитывал
два эпикриза. Первый констатировал смерть некоего Бородулина Ивана
Игнатьевича, тридцати пяти лет, умершего вследствие черепно-мозговой
травмы. Это был несчастный и трагикомичный случай. Жена Бородулина
попросила его достать с антресолей вязальный аппарат. Ножка табуретки, на
которую влез Бородулин, надломилась, и он упал. Высота мизерная, и все бы
ничего, если бы аппарат не свалился на него и не проломил левую височную
кость.
Второй эпикриз извещал о гибели Некторова Виталия Алексеевича, двадцати
восьми лет, сбитого машиной. Пролом грудной клетки, тяжелое ранение
тазовых органов.
Оба пострадавших были одновременно доставлены в реанимационное
отделение и скончались в один и тот же час с интервалом в одну минуту. Все
попытки спасти того и другого оказались тщетны. Но аппараты искусственного
кровообращения не отключали и после того, как раненые умерли. Косовский,
однако, не заметил этого. Нелепая гибель любимого ученика потрясла его, и
когда Петельков шепнул ему на ухо; "Михаил Петрович, может, попробуем?" -
он взглянул на него, как на сумасшедшего. Петельков выдержал взгляд.
- Последняя надежда, - сказал он. - Биологические индивидуальности
одинаковы.
Косовский оцепенел. Он еще не успел принять решения, как что-то уже
сработало в нем, и он машинально спросил:
- Изоантигенная карта готова?
- Конечно.
- Группа крови?
- Вторая.
- У того и другого?
- Разумеется.
- Резус?
- Положительный.
- Лейкоцитарные антигены?
- А1, 2, 7, 15.
- Все совпало? - не поверил он. И лишь тогда понял - это единственный
шанс. Коротко приказал: - На стол!
Через минуту все были готовы к сложнейшей, уникальнейшей в своем роде
операции.
И вот седьмой день его кабинет осаждают репортеры из Киева и Москвы. А
он решительно избегает всяких интервью и не перестает удивляться иронии
судьбы, сделавшей именно Некторова пациентом нейрохирургического
отделения.
Опять настойчивый стук в дверь:
- Доктор, откройте! Минутное интервью - всего два вопроса! Согласен
выслушать и за порогом. Вопрос первый: о чем вы думали, приступая к
операции? Вопрос второй: каково будущее пациента?
Этот журналист наверняка считает себя оригинальным, в то время как все
только об этом и спрашивают. Ну о чем думаешь, когда от тебя зависит
человеческая жизнь? А тут еще жизнь дорогого тебе человека. В такой
ситуации не до размышлений. Тут превращаешься в комок нервов,
сосредотачиваешь всю свою энергию на одном - спасти! Позже от этих
бесконечно растянутых, напряженнейших часов остаются лишь смутные
воспоминания о тревоге, тоске перед возможной потерей, о заливающем глаза
поте со лба и полуавтоматических командах: "Салфетка! Зажим! Скальпель!"
Мысль легче передать в словах, а чувству в оболочке слов всегда тесновато.
Но как объяснишь это корреспондентам? Они наверняка считают, что у тебя
эмоции атрофированы. Второй же вопрос требует целой монографии, а сейчас
не до этого.
Косовский встал, спрятал бумаги в сейф и быстрым шагом вышел из
кабинета, не дав опомниться отскочившим от двери журналистам. По его лицу
они поняли, что интервью опять не состоится, и с досадой убрались
восвояси. Но один, самый дотошный, в зеленом батнике, с портативным
магнитофоном, пустился следом.
- Всего одно слово: Павлов или Сеченов были бы в восторге от всего
этого?
- Не знаю, спросите у них сами, - грубо отмахнулся он и зашагал в
палату, размышляя на ходу, скоро ли оперированный выйдет из состояния
коматоза. И выйдет ли?
Распахнул дверь и усомнился - туда ли попал? Больной смотрел на него
осмысленным взглядом. Лежал и улыбался. Рядом налаживала капельницу
постовая сестра.
- Чудесно, - пробормотал Косовский. - Улыбайтесь двадцать три раза на
день и скоро будете танцевать. Глюкозу с инсулином вводили? - спросил он
сестру.
- Да, - кивнула она. Поправила на капельнице бутылочку с плазмой и
вопросительно взглянула на Косовского. Взгляд ее был чуть растерян.
Вероятно, больной чем-то взволновал ее.
- Давление?
- Сто двадцать на восемьдесят.
- Отлично. - Он моргнул ей, и она понимающе вышла. Придвинул к кровати
стул, сел. - Итак, как вас зовут?
Больной удивленно поднял брови.
- Чем заслужил столь официальный тон, Михаил Петрович? К чему этот
вопрос? Есть угроза амнезии? Наверное, меня здорово зацепило? - спросил
он, прислушиваясь к своему голосу, хриплому и какому-то вялому.
Прокашлялся. - Что со мной?
Память воспроизвела эпизод, когда он, возвращаясь из магазина, позвонил
по автомату Верочке Ватагиной, и та скорбно поинтересовалась, правда это
или сплетя, что он расстается со своей холостяцкой свободой.
- Правда, - нарочито трагически ответил он, удивившись однако быстрым
ногам молвы.
- Поросенок, - процедила Верочка. - Не ожидала от тебя. Впрочем, лишнее
доказательство вашей мужской несамостоятельности - ни шагу без няньки. - И
частые гудки.
Вероятно, в эту минуту Верочка усомнилась в соответствии его телесной
формы душевным качествам. Ничего, ей встряски полезны - напишет цикл
хороших стихов. Да, именно об этом думал он, переходя дорогу, когда уронил
на мостовую сигареты. Тут-то и выскочил из-за угла "рафик". Едва успел
инстинктивно выставить ладони, как его швырнуло на землю. Все. Больше
ничего не помнил.
- Кто ты? Где работаешь? Живешь? Кто твои родители? - перешел Косовский
на "ты".
- Что за допрос, ясное море! - больной повернулся не бок, придерживая
иглу в вене левой руки. Закружилась голова. К горлу подступила тошнота.
- Ого! - вырвалось у Косовского. - Мы не забыли свои изящные
ругательства?
- Так жив я или нет? Вроде жив. - Он "щупал себя. - Михаил Петрович,
руки-ноги целы, а вы не радуетесь, задаете странные вопросы - И попытался
сесть.
- Ради бога, лежи! - испуганно придержал его Косовский.
- Надеюсь, это не тот свет?
- Этот, этот, но радоваться рановато.
- Что у меня? Сотрясение? - он ощупал забинтованную голову. - Черепок
не снесло? - и снова хотел сесть, но профессор грубовато притянул его к
подушке.
- Что-нибудь серьезное? - всполошился он.
- Да, - кивнул Косовский.
- Что именно?
- Пришлось делать трепанацию. Эпидуральная гематома, - сказал он
первое, что пришло на ум. - И для большей убедительности уточнил; - В
левой височно-теменной области.
- Вот как? Значит, сапожник не без сапог, - хмыкнул больной. - С
ангиограммой ознакомите?
- Расслабься, - попросил профессор. - Ляг поудобней и сними зажимы.
Проверим рефлексы.
- Парезов нет, все в порядке, - больной стал сгибать и разгибать
колени, голеностопные суставы. - И угораздило меня. Столько дел, а я...
Кстати, как гам обезьянки? Клеопатра здорова?
- Можешь не болтать? - Косовский укрыл его одеялом и зашагал по палате.
Нервы профессора явно сдавали, и больной заметил это.
- Скажите, наконец, что со мной?
Косовский подошел к нему, положил ладонь на лоб. Стараясь быть
спокойным, повторил:
- Расслабься. Вот так. Еще. Хорошо. А теперь выясним, что тебя
беспокоит.
- Я, кажется, охрип. Голос совсем чужой. Однако о каких пустяках мы
говорим! Меня спасли, я жив-здоров и безмерно благодарен родной медицине.
Кстати, кто оперировал? Вы или Петельков? Вдвоем? Чудесно. Может, теперь я
стану гениальным, как тот средневековый монах, которого трахнули палкой по
башке и пробудили в нем необыкновенные способности?
- Еще! Какие еще изменения?
- Ноет низ живота справа. Похоже на хронический аппендикс, если бы его
не вырезали у меня три года назад. И голове раскалывается. Одним словом,
не в своей тарелке. Но вы до сих пор не посвятили меня в детали операции.
Какой был наркоз?
... ... ... Продолжение "Твой образ (Второе лицо)" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |