---------------------------------------------------------------

OCR: "Просто Библиотека" http://probib.narod.ru/

---------------------------------------------------------------

     Незабвенному другу

     Ванюше Кошелкину

     посвящаю эту повесть

     Двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот сорок третьего года Первый Украинский фронт перешел в наступление. На участке Радомышль -- Брусилов оборону немцев прорывала 3-я Гвар дейская танковая армия. Первые три дня самоходный полк полковника Басова находился в резерве начальника артиллерии 6-го Гвардейского танкового корпуса.

     Самоходки закопались в лесу, куда они прибыли еще за два дня до начала наступления. Лес этот младший лейтенант Малешкин -- командир СУ-85 -- считал ни с чем не сравнимым убожеством. Немецкие летчики с артиллеристами так его обработали, что он просматривался на сквозь -- и с боков, и сверху.

     Две ночи экипаж Сани Малешкина сидел под машиной в яме, около танковой печки. В яме было невыносимо жар ко, и дым безжалостно выедал глаза. Огонь в печке надо было поддерживать все время. Таков был приказ командира полка.

     Последнюю ночь Саня не смыкал глаз до утра. Дежурство у печки он побоялся доверить даже заряжающему -- ефрейтору Бянкину, самому опытному и толковому бойцу экипажа. Накануне в полку произошло ЧП. Экипаж Саниного приятеля лейтенанта Пашки Теленкова так усердно топил печку, что раскалил днище машины. Дюритовые со единения на трубопроводах обуглились и лопнули. Из мотора и баков вытекло все масло и горючее. Если бы полк не задержался в лесу еще на сутки по каким-то неизвестным Сане Малешкину причинам, Теленкову могли бы приписать умышленную порчу машины перед боем и от править его в штрафную роту. Но Пашку пощадили. Впрочем, Пашка -- парень действительно отчаянный, смелый, а самоходку вывел из строя потому, что уснул с экипажем и чуть сам не сгорел.

     Младший лейтенант Малешкин подогревал свою самоходку осторожно и все время беспокойно ощупывал днище под мотором. По мнению Сани, температура была в самый раз, чтоб мотор завелся в одну секунду и самоходка, выскочив из ямы, ринулась в бой.

     На войне младшему лейтенанту Малешкину пока что ужасно не везло. Вот уже полгода как он на фронте, а еще не выпустил по врагу ни одного снаряда. На своей самоходке Саня догонял немцев по пыльным дорогам Полтавщины вплоть до Днепра. И вот тут ему, казалось, улыбнулось счастье. Но увы! Оно только улыбнулось-- не больше. Во время переправы на Буклинский плацдарм, когда Санина самоходка уже вскарабкалась на паром, немец, словно нарочно, пустил всего лишь один снаряд, и он плюхнулся у парома. Никто не пострадал, кроме Малешкина. Осколком снаряда, словно гигантским топором, обрубило у пушки конец ствола. Нелепейший случай! А не будь его, Саня переправился бы на ту сторону реки и наверняка стал бы героем. По крайней мере он так думал. Впрочем, кто знает, может, и стал бы. В приказе командующего фронтом значилось, что первый воин -- пехотинец, танкист, артиллерист,-- ставший ногой на правый берег Днепра, получает звание Героя Советского Союза. А ведь Санина машина переправлялась первой.

     Самоходку Малешкина стащили с парома и поволокли в тыл менять пушку. Ребята воевали, дрались за Киев, а он все это время сидел около пустого корпуса своей самоходки. За это Пашка Теленков присвоил ему звание "корпусного генерала". Оно так прилипло к Малешкину, что теперь редко кто называл его младшим лейтенантом.

     Очередного наступления Малешкин ждал с нетерпением и твердо был уверен, что в конце концов он покажет себя. Всю эту длинную декабрьскую ночь Саня подогревал машину, размышляя о своей злосчастной судьбе, думал о предстоящих боях и мечтал об ордене. У всех ребят в полку были ордена, у Пашки Теленкова-- три. А у Малешкина-- ни медали, ни значка.

     Под утро Саня чуть-чуть прикорнул и был разбужен зычным голосом комбата:

     -- Командиры машин, ко мне!

     -- Подымайся! Живо!-- закричал Саня на свой эки" паж, который вповалку спал на дне ямы.

     Командир четвертой батареи капитан Сергачев в белом полушубке, туго стянутом ремнями, нетерпеливо постегивал прутиком по голенищу хромового сапога.

     -- Гвардии младший лейтенант Малешкин по вашему приказанию явился!-- прокричал Саня, приложив к ушанке черную, как у трубочиста, руку.

     Сергачев не то с удивлением, не то с презрением посмотрел на Малешкина.

     -- Шапку поправь, разгильдяй.

     Саня схватился обеими руками за шапку, повернул ее на сто восемьдесят градусов, перетащил с бока на живот пряжку ремня и, став по стойке "смирно", без страха ел глазами командира. Весь его вид говорил: "Смотри, комбат, какой я сегодня молодец, не только шапку, но и ремень поправил".

     Подбежал лейтенант Теленков и тоже доложил, что он явился.

     -- Машина готова? -- вместо приветствия спросил комбат.

     -- Так точно, товарищ капитан! Всю ночь работали.

     -- Скажи мне спасибо, а то бы наверняка тебя под трибунал закатали.

     Легко подпрыгивая, прибежал младший лейтенант Чегничка, стукнул каблуками и ловко вскинул к бровям руку. За ним не торопясь, развалисто подошел лейтенант Беззубцев и небрежно махнул рукой. Этого угрюмого, широкоплечего офицера на батарее побаивались и уважали. Он всем им годился в батьки, обладал невероятной силой и удивительным спокойствием. У Беззубцева была тяжелая нижняя челюсть, исковерканная осколком, квадратный нос и крохотные колкие глаза. Вздувшаяся на лбу синяя вена, словно веревка, стягивала его мысли. Вероятно, поэтому Беззубцева считали тугодумом.

     Сергачев внимательно осмотрел свой комсостав и, кривя тонкие губы, усмехнулся:

     -- Ну и видик! От одного вашего вида немцы разбегутся куда попало.

     -- Пусть разбегаются. Мы к ним не на блины собрались,-- проворчал лейтенант Беззубцев.

     Малешкин, чтоб сгладить столь неучтивое отношение угрюмого Беззубцева к комбату, радостно воскликнул:

     -- Вы б посмотрели, товарищ капитан, на моего механика-водителя. Вот это видик! Черт чертом. Словно его из лекла вытащили.

     Сергачев на столь важное замечание Малешкина не обратил внимания и приказал приготовить карту.

     -- А у меня ее нет, -- пожаловался Саня.

     -- У тебя никогда ничего нет,-- заметил комбат.

     -- А я виноват, что мне ее не дали?-- обиженно протянул Малешкин.

     Сергачев отлично знал, что Малешкину карты не досталось, и все же не упустил случая упрекнуть его в разгильдяйстве.

     -- Отмечаем по карте маршрут движения. Младший лейтенант Малешкин, достаньте бумажку и записывайте...

     Саня схватился за сумку, которая болталась сбоку, и стал торопливо ее расстегивать. В сумке бумажки не оказалось. Вообще в ней ничего не было, кроме трех кружков печенья-- остаток дополнительного пайка, который он вчера получил и вместе с экипажем в один присест уничтожил. Саня об этом знал и в сумку полез просто так, для отвода глаз комбата.

     Сергачев перечислял села, мимо которых они должны были ехать, и названия их были очень знакомые: все те же Каменки, Боярки, Городища, Барановки. А сколько их за полгода проехал на своей самоходке младший лейтенант Малешкин! Потом мысли Сани перекинулись на самого себя. Он с тоской размышлял о том, отчего ему так не везет в жизни. Все над ним насмехаются, подтрунивают, что ни случись в полку-- все сразу почему-то вспоминают Малешкина. До чего дошло-- карты ему не дали! Всем хватило, даже командиру автоматчиков, а командиру машины, основной боевой единицы в полку, не досталось. А зачем этому автоматчику карта? Ведь он со своим взводом только и делает, что штаб охраняет.

     Горестные размышления младшего лейтенанта Малешкина прервал голос комбата:

     -- Вопросы будут?

     Саня вздрогнул и непроизвольно громко выпалил:

     -- Вопросов нет. Все ясно, товарищ капитан.

     Пашка Теленков захохотал. Даже мрачный Беззубцев заулыбался, и хмурое лицо его стало необыкновенно ласковым и добродушным. Капитан Сергачев показал Малешкину кулак.

     -- На подготовку и завтрак-- двадцать минут.

     Когда Малешкин вернулся к своей самоходке, заряжающий с наводчиком сидели на верху машины под брезентом и курили. Они не обратили на своего командира никакого внимания. Это взорвало Саню.

     -- Чего сидите?-- закричал он.-- Встать!

     Наводчик с заряжающим вылезли из-под брезента, неуклюже поднялись, переглянулись, пожали плечами.

     -- А где Щербак?

     -- На кухню пошел,-- ответил наводчик.

     -- За завтраком,-- пояснил заряжающий.

     -- Я вас не спрашиваю, ефрейтор Бянкин, зачем он пошел. Я спрашиваю, почему Щербак пошел, а не вы?-- Саня передохнул.-- Сколько раз запрещал отлучаться водителю с наводчиком. Почему не исполняются мои приказания?!-- У Сани голос сорвался, и он последние слова просвистел фистулой.

     Сержант с ефрейтором опять переглянулись и, как показалось Сане, усмехнулись нарочито оскорбительно.

     -- Сержант Домешек, прекратите корчить рожи и отвечайте на вопрос: почему не исполняются мои приказания?

     Сержант Домешек, тощий одесский еврей с выразительными печальными глазами, принял стойку "смирно". -- Не могу знать, товарищ гвардии младший лейтенант.

     -- Ефрейтор Бянкин, почему не выполняются мои приказания?

     -- Почему? -- Бянкин вздохнул, сдвинул шапку на лоб, со лба опять на затылок и, глядя на командира ясными, невинными глазами, пояснил:-- Очень Гришка Щербак любит ходить на эту кухню.

     -- Даже больше, чем старый еврей в синагогу,-- добавил Домешек.

     От этого замечания у Сани не дрогнул ни один мускул, хотя кто знает, каких усилий ему это стоило. Он сердито посмотрел на своего наводчика.

     -- Отставить шуточки, сержант, -- и хотел было четким командирским голосом отдать приказ на выступление. Но командирский запал у него уже иссяк. Саня широко улыбнулся и радостно сообщил, что через двадцать минут полк выступает, что наконец-то они выберутся из этого проклятого леса. Однако наводчик с заряжающим не разделили Саниного восторга. Фронтовая жизнь научила их многому, н в первую очередь-- не торопиться. Заряжающий с наводчиком стали сворачивать брезент. Появился Щербак с картонной коробкой, которую он держал перед собой обеими руками. Забыв про брезент, экипаж Малешкина наблюдал, как Щербак осторожно обходит упавшую сосну. Всех, конечно, интересовал не сам Щербак, а картонка. Поставив коробку у ног Сани, Щербак выпрямился, козырнул и, глупо улыбаясь, доложил:

     -- Водку и энзе выдали, товарищ лейтенант. А чтоб два раза не ходить, я выпросил у чмошников коробку.

     Чмошниками солдаты называли хозяйственников. В переводе это слово не выдержит никакой цензуры.

     В коробке Щербак приволок два котелка супа, фляжку с водкой, хлеб, сухари, четыре куска сала, четыре банки свиной тушенки и кулек с сахаром. Саня, забыв про свое возмущение, искренне похвалил его за солдатскую смекалку, и экипаж здесь же, на несвернутом брезенте, сел завтракать. Выпили по сто граммов водки, закусили энзеновским салом, принялись за суп. У одного котелка пристроились наводчик с водителем,у другого-- Саня с ефрейтором. Осип Бянкии почистил пальцем ложку и, навесив ее над котелком, ждал, когда командир приготовит свою. Но Саня, сколько ни шарил за голенищем, ложки там не находил. Не оказалось ее и в другом сапоге.

     -- Черт знает куда она девалась,-- пробормотал Ма-лешкни, виновато посматривая на Бянкина.-- Вчера, ты помнишь, была?

     -- Наверное, под машиной в яме валяется,-- заметил ефрейтор.-- Слазить посмотреть?

     -- Не надо. Я сам. Чего ты смотришь? Жри,-- сердито приказал Малешкин и полез под машину.

     Минут десять Саня рылся в песке и наконец нашел свою ложку на гусенице под опорным катком. Саня крепко выругался и закричал:

     -- Эй вы, черти, кто мою ложку под каток засунул?

     -- Я, наверное,-- отозвался Щербак.

     -- Что же ты мне сразу не сказал?

     -- Забыл...

     И прежняя злость на механика-водителя вспыхнула у Сани с еще большей силой.

     -- Ты вечно все забываешь. -- Саня выполз из-под самоходки и, держа ложку как пистолет, пошел на Щербака.-- Я тебе запретил шляться на кухню. А ты опять забыл? Зачем потащился на кухню, а? Встать, разгильдяй, когда с тобой разговаривают!

     Щербак поднялся и, сгорбись, опустив голову, стоял перед командиром.

     -- Отвечай: почему пошел на кухню?

     -- За завтраком.

     -- А почему ты пошел?

     -- А кому-то все равно надо было идти.

     -- Не кому-то, а заряжающему! Я же приказывал!

     -- Приказывал, -- как эхо, повторил Щербак.

     -- А почему же вы, Щербак, нарушаете мой приказ?

     -- А Бянкин мне сказал: "Бери котелки и топай на кухню".

     -- А кто здесь командир? Я или Бянкин? Отвечай мне, кто здесь командир, я или...

     -- Конечно, вы, товарищ лейтенант. И полно вам ругаться. Рубайте суп, а то совсем холодный будет,-- сказал ефрейтор и потянулся к банке с тушенкой.

     -- Отставить тушенку, ефрейтор Бянкин. Разве вы не знаете, что это неприкосновенный запас!-- прикрикнул Саня на заряжающего.

     Ефрейтор покидал с руки на руку банку и, вздохнув, бросил ее в коробку. Саня, довольный тем, что Бянкин, которого он, откровенно говоря, побаивался, беспрекословно выполнил его приказание, уже не так грозно смотрел на водителя, и голос его сразу подобрел. Он еще продолжал ругать Щербака, но гнев его теперь звучал как награда собственному самолюбию. Впрочем, ругать Щербака можно было сколько хочешь. Он никогда не возражал, да и не обижался. Он чем-то напоминал старую, задубелую клячу, которую сколько ни бей, сколько ни кричи, она не оглянется и не прибавит шагу.

     Бестолковый, неряшливый Щербак стоял, беспомощно опустив руки, и преданно смотрел на командира. Сане одновременно стало жалко водителя и стыдно за свой разнос. Но он не знал, как сменить гнев на милость. Малешкину хотелось сказать Щербаку что-нибудь доброе, теплое, но подходящих слов не находилось. И он сказал:

     -- Ты бы хоть рожу помыл. А то ведь ужас на кого ты похож.

     Щербак понял, что командир выдохся, и охотно согласился после завтрака помыться. Малешкин, доказав, какой он строгий командир, спокойно уселся хлебать остывший суп. Наводчик с заряжающим переглянулись и, втянув головы в плечи, хихикнули. Экипаж давно раскусил своего командира: вспыльчив, горяч, но отходчив, а вообще мягкий, как лен, хоть веревки вей.

     Бянкин, видя, как командир вяло шевелит ложкой, заметил, что баланда сегодня жидковата. Саня, не чувствуя вкуса, утвердительно кивнул головой. Хотя суп был обычный-- и наваристый, и довольно-таки густой,-- Осип Бянкин руганул чмошников и, не спуская глаз с командира, вынул из коробки банку свиной тушенки. Подкинул ее, как мяч, поймал и поставил перед Саней. Домешек тоже взял банку и тоже ее подкинул.

     -- Ни-ни,-- замотал головой Саня.

     -- Ну, товарищ лейтенант!-- жалобно протянул Домешек.

     Когда экипаж с командиром жил в полном согласии и дружбе, то повышал его в звании и величал лейтенантом.

     -- По уставу не положено,-- сказал Саня.

     Бянкин вынул из кармана нож.

     -- Лейтенант, неравно убьют, так зачем же добру пропадать.

     -- А если не убьют, то на тетушкином аттестате проживем,-- заявил Щербак.

     Саня помолчал, вздохнул и махнул рукой. Возражал он не потому, что был такой уж дотошный хранитель уставных норм, а просто потому, что был командир. И если бы заряжающий с наводчиком не проявили инициативы насчет тушенки, то он проявил бы ее сам.

     Позавтракав, экипаж закурил и, покурив, нехотя поднялся и стал готовить машину к маршу. Свернули брезент и накрыли им снарядные ящики, которые были штабелем сложены над мотором самоходки. По обеим сторонам машины и сзади, над трансмиссией-, лежали толстые бревна, к которым были привязаны бочки с горючим и маслом. Самоходный полк в составе 6-го корпуса 3-й Гвардейской танковой армии после прорыва обороны немцев должен был выйти на оперативный простор. Об этом Малешкину не докладывали, но он сам догадывался, потому как машина его была загружена снарядами и горючим до отказа.

     Саня лично проверял крепление бочек и боеукладку. Все было в порядке. Малешкин спрыгнул с машины, критически осмотрел ходовую часть. Ему показалось, что с правой стороны гусеничная лента сильно провисла.

     -- Гришка!-- закричал Саня.

     -- Чего?

     -- Подтяни правый ленивец.

     -- Ладно.

     Однако Щербак даже не пошевелился. Он сидел в машине и, не зная, что ему делать, тер пальцем стекло тахометра. Приказ командира донесся до него издалека, как

     эхо, он так же, как эхо, ответил: "Ладно". Механик-водитель не любил самоходку и боялся ее. Сокровенной мечтой Щербака было' перебраться в ремонтную роту. Но перебраться туда не так-то просто, особенно когда сидишь за рычагами машины. "Вот было б счастье, если б фриц закатал болванку в моторный отсек: машине капут, и все живы".

     В передний люк просунулось злое лицо Малешкина.

     -- Ты чего ж сидишь, обормот грязный! Я кому сказал подтянуть гусеницы? Ну, погоди, ты меня выведешь из терпения!

     Щербак заторопился, стал искать натяжной ключ, приговаривая:

     -- Сейчас, сейчас, товарищ лейтенант, все будет в порядке.

     Поиски ключа продолжались долго, наконец ключ был найден заряжающим Осипом Бянкиным. Втроем они стали подтягивать ленивец, но ленивец не поддавался: он был натянут до отказа.

     -- Надо выбрасывать трак,-- заявил ефрейтор.

     -- Надо, -- нехотя согласился с ним Щербак.

     -- Давайте выбрасывать. Бянкин, тащи паука с выколоткой,-- приказал Саня.

     Бянкин нагнулся, прищурясь, осмотрел гусеницу, ударил по ней каблуком и решительно плюнул:

     -- И так сойдет, лейтенант.

     -- А если свалится?

     -- Хрен свалится,-- заявил Бянкин.

     Авторитет ефрейтора в экипаже был непоколебим. Малешкчн облегченно вздохнул. Выбрасывать траки-- грязная и утомительная работа. А Саня с минуты на минуту ждал команду: "Заводи".

     -- Щербак, у тебя все готово? -- отрывисто спросил Саня. Щербак козырнул:

     -- Так точно, товарищ лейтенант.

     -- У тебя, Бянкин?

     Заряжающий пожал плечами:

     -- Мои снаряды всегда готовы.

     -- Домешек? Где наводчик?

     Саня оглянулся. Домешек стоял сзади. Вид его испугал Саню. Вернее, он не увидел самого Домешена. Он увидел длинный белый, как у грача, нос и огромные белки, которые, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц. Домешек протянул Сане руку:

     -- Вот...

     -- Что это?-- спросил Саня.

     -- Чека... от гранаты.

     Саня ничего не понимал, не понимали и Щербак с ефрейтором. Но всем вдруг стало страшно.

     -- Я проверял в сумках гранаты и не знаю как... вытащил чеку.-- Домешек хотел улыбнуться, но вместо улыбки лицо его задрожало и сморщилось.

     У Малешкина обмякли ноги, и все вокруг стало нереально маленьким и серым.

     -- Граната без чеки в сумке?-- спросил ефрейтор.

     Домешек кивнул и, схватившись за голову, сел прямо в снег.

     -- Почему же она не взорвалась?-- вслух подумал Саня.

     -- Наверное, трубку взрывателя прижало. А то б она рванула.-- И Бянкин зябко поежился.

     -- Что же теперь делать-то?

     Саня по очереди посмотрел на своих ребят. Домешек сидел на снегу и тупо разглядывал ладонь, на которой лежала чека. Щербак, уставясь на самоходку, размазывал по лицу грязь. Ефрейтор Бянкин сворачивал цигарку и никак не мог свернуть: то просыпался табак, то рвалась бумага.

     Малешкина сковал ужас. Его самоходка, родной дом, превратилась в огромную глыбу взрывчатки. Малейший толчок-- капсуль-детонатор срабатывает, и... Саня закрыл глаза и увидел огромный взрыв, а на месте машины-- черную яму. Он невольно попятился.

     -- Дела так дела,-- протянул Бянкин; ему все-таки удалось свернуть папироску и закурить.

     Малешкин взглянул на ефрейтора, который жадно глотал дым, и протянул руку. Бянкин отдал ему окурок. Саня затянулся, обжег губы и опять рассеянно спросил:

     -- Что же делать-то теперь, а? Если взорвется машина, нам всем...-- и не договорил.

     Впрочем, все поняли и молчали. И в этом молчании младший лейтенант Малешкин почувствовал, что теперь все зависит от него. Он командир, он за все в ответе. Саня закрыл ладонью глаза, стиснул зубы.

     -- Сержант Домешек, вы сейчас пойдете в машину и достанете ту гранату. Понятно?

     Домешек скорее удивленно, чем испуганно посмотрел на командира, словно спрашивая: "Ты что, шутишь, лейтенант?"-- и наконец понял, что это не шутка, а приказ.

     Он поднялся, опустил руки и тихо по складам проговорил:

     -- Есть достать гранату.

     С минуту он стоял, повесив руки и опустив голову, потом поднял ее, горько усмехнулся и пошел к машине. Когда он уже занес ногу на гусеницу, Малешкина обожгла мысль: если Домешек погибнет, ему тоже не жить. "Так зачем же и ему? Уж лучше один я". И Саня тихо позвал:

     -- Мишка.

     Домешек через плечо посмотрел на командира.

     -- Вернись.

     -- Зачем?

     -- Назад!-- грубо оборвал его Саня.

     Домешек пожал плечами и вернулся.

     -- Я сам... Понимаешь, я сам.-- Саня отвернулся от наводчика, посмотрел на корявую сосну с перебитой макушкой.-- В какой сумке она?

     -- С левой стороны.

     -- Какая она?

     -- Не знаю, лейтенант. Я ее не видел. Когда я увидал в руке чеку, все забыл, ничего не помню, словно по затылку бревном ахнули...

     -- Значит, в левой?

     -- Кажется, в левой.

     -- "Кажется", "кажется"! Должен точно знать,-- взорвался ефрейтор.-- Лейтенант, давай я ее достану?

     -- Нет... Я сам.

     -- Разрешите. Для меня эти гранаты раз плюнуть.

     -- Ефрейтор!-- И Малешкин так посмотрел на заряжающего, что у того сразу отпала охота настаивать. Бянкин посоветовал лейтенанту снять фуфайку.

     -- Без нее удобнее,-- сказал он.

     Саня стащил фуфайку, бросил ее на снег, потом снял шапку и тоже швырнул, подошел к машине, вскочил на нее и взглянул в открытый люк. Оттуда на него дохнуло холодом. Он оглянулся на ребят, хотел улыбнуться, помахать им рукой, сказать что-нибудь доброе, но улыбки не получилось, рука не поднялась, и сказал он то, что надо было сказать:

     -- Отойдите от машины подальше. А то взорвется, и вам будет хана.-- Последних слов Саня не хотел произносить, они сами неожиданно соскочили с его губ, и Малешкнн почувствовал, что он немеет от страха. -- Господи, помоги!-- прошептал гвардии младший лейтенант Малешкин и спустил ноги в люк, как в могилу.

     Саня не помнил, как он разыскал гранату, как осторожно и цепко ухватил ее за взрыватель и вынул из сумки.

     Когда Саня вылез из машины и вытер с лица пот, который был холоднее родниковой воды, он опять увидел мир, огромный и прекрасный, хотя над лесом висело сырое, тяжелое декабрьское небо. Саня поднял вверх гранату и закричал:

     -- Ребята! Вот она!

     Ребята подошли и боязливо покосились на гранату, которую Малешкин так сжал, что побелели пальцы.

     -- Забрось ее вон туда, в кусты,-- посоветовал Домешек.

     Но Саня категорически отверг это разумное предложение, сказав, что на взрыв сбегутся и опять припишут батарее ЧП.

     -- Вставить на место чеку. Вот и все,-- сказал Бян-кин,-- Мишка, давай чеку. -- Ефрейтор подул на чеку, обтер об ватник и подступил к командиру.

     -- Где там дырка?

     Малешкин протянул заряжающему руку с гранатой.

     -- Что же ты зажал дырку? Раздвинь пальцы!

     -- Не могу.-- Саня спрятал гранату за спину.

     -- Почему?-- удивился ефрейтор.

     -- Боюсь.

     Бянкин попытался отобрать у Малешкина гранату.

     -- Ладно, черт с тобой. Держи крепче взрыватель.

     -- А ты что будешь делать? -- испуганно спросил Саня.

     -- Ничего. Держи.

     Саня не успел сообразить, в чем дело, как Бянкин отвернул от взрывателя гранату.

     -- А теперь бросай взрыватель.

     -- Куда?

     -- В снег. Да чего ты боишься?

     Саня бросил. Взрыватель, описав дугу, упал в снег. Все ждали взрыва, а его не было.

     -- Что за хреновина?-- удивленно протянул Домешек.

     Бянкнн поднял взрыватель, подергал трубку.

     .-- Брак!

     Заряжающий с наводчиком принялись дико хохотать, к ним присоединился и Щербак.

     Домешек схватил Малешкина за руку:

     -- Я по этому поводу расскажу анекдот...

     Анекдота наводчик рассказать не успел: появился комбат и приказал выводить машину на дорогу.

     На другом конце леса, как молотилка, застрекотала самоходка, к ней присоединилась вторая. "Первая батарея уже заводит",-- догадался Малешкин и стал торопливо натягивать фуфайку. Затрещал и защелкал мотор командирской машины, и в ту же секунду за кустами взвизгнул стартер и, как пушка, захлопала самоходка Пашки Теленкова. Справа с надрывным воем выползала из ямы машина Чегнички. Сам он пятился перед ней, махал руками, грозил кулаком и показывал пальцем то на одну, то на другую, гусеницу. Теперь весь лес стрекотал, трещал, хлопал, выл... Сизый вонючий дым по стволам искалеченных сосен пополз к такому же сизому сырому небу, смешался с ним, и ничего не стало видно.

     Саня, прикрывая лицо руками, стоял перед люком механика-водителя и ждал, когда тот запустит мотор. Стартер визжал, выл, как сирена, а мотор не заводился. Саня в конце концов не выдержал, подскочил к люку.

     -- Почему не заводится, а? Ты что, меня угробить хочешь?!

     -- Аккумуляторы сели, -- ответил Щербак.

     -- Отчего ж они сели? Вчера заводили, а сегодня сели?

     -- Потому что вы всю ночь рацию гоняли!-- закричал Щербак.

     Саня опешил. Такого он от Щербака не ожидал. Малешкина затрясло от обиды.

     -- Ты чего валишь с больной головы... Не подготовил машину, а теперь валишь. Ну погоди, я с тобой разберусь,-- зловеще прошипел Малешкин.

     -- Не очень-то, лейтенант, разоряйтесь! А что вы все время музыку слушаете-- факт, и никуда не попрешь,-- заявил механик.

     Действительно, против этого факта переть было некуда. Радио он любил и частенько часа по два гонял рацию, хотя знал, что от этого аккумуляторы разряжаются. Саня с тоской посмотрел в глаза механика-водителя. Они от гнева округлились и пожелтели, стали как медные пуговицы.

     -- Давай еще попробуй, Гриша, -- попросил Саня.

     Щербак попробовал, и металлический пронзительный звон ударил Малешкина по ушам. Однако мотор не завелся.

     -- Эх ты, механик-водитель, -- простонал Саня.

     -- Садитесь сами и заводите, -- огрызнулся оскорбленный механик-водитель.

     Ах, если б Саня умел! Разве бы он не завел? Но Саня не знал мотора и не умел его заводить, в боевой машине за рычагами сидел всего два раза в училище на танкодроме, а то все время упражнялся на учебных да на макетах. Попав на фронт, он целиком доверился механику-водителю. Как в эту минуту он жалел, что так бесшабашно относился к технике! "Выйдем на формировку-- не

     отойду от машины, изучу ее до винтика и научусь водить". Дав себе такой обет, Саня попросил Щербака попробовать в последний раз. Попробовали, и ничего не вышло. Подошел ефрейтор Бянкин. -- Лейтенант, может, воздух попал в систему? -- А может, и в самом деле! -- Саня ухватился за этот "воздух", как утопающий за бревно, и крикнул наводчику, чтобы тот спустил из топливной системы воздух.

     Домешек давно успел все приготовить к маршу. Закрепил пушку, чтоб она не болталась, на казенник натянул чехлы, поудобней приспособил сиденье. И теперь, наблюдая, как Щербак мучается с мотором, злорадно думал: "Так ему и надо". Он не любил Щербака за трусость, лень и наплевательское отношение к машине и твердо был уверен, что это для них когда-нибудь кончится очень печально. Всегда веселый, неунывающий, Мишка Домешек в последние дни скис и почти перестал рассказывать свои анекдоты.

     -- Мишка, выпусти из системы воздух! Там есть краник, поверни вправо!-- кричал младший лейтенант Малешкнн. Сам он толком не знал, где этот краник находится, но знал, что он есть и что повернуть его надо вправо.

     Наводчик же отлично знал этот краник, и поворачивать сто ему приходилось тысячу раз еще до младшего лейтенанта Малешкина. Домешек полтора года сидел в танке. Когда после госпиталя его направили в самоходную артиллерию, он несказанно обрадовался, что наконец-то избавился от "братской могилы четырех"-- так называли танкисты свою машину. Но когда его посадили в самоходку, которая почти не отличалась от танка, Домешек, горько усмехнувшись, сказал: "Нельзя желать того, чего не знаешь... На войне как на войне".

     Наводчик повернул краник, спустил на днище машины сто граммов газойля. Щербак нажал кнопку стартера, он дзинькнул, и мотор завелся с таким остервенелым хлопаньем, что у Сани чуть не лопнули барабанные перепонки.

     Щербак со страшным скрежетом воткнул первую скорость и дал такой газ, что машина пробкой вылетела из ямы. Саня едва успел отскочить в сторону, а Домешек, проклиная дурака водителя, завалился на снаряды.

     Малешкин пятился перед самоходкой, показывая Щер баку то на одну, то на другую гусеницу. Спиной дошел он до канавы на окраине леса, перепрыгнул ее и стал обеими руками махать водителю, что означало: "Давай смело впе ред, через канаву". Но самоходка стояла перед канавой, а Щербак ожесточенно ругался. Саня бросился к ма шине.

     -- Опять? Что?

     -- Лопнула тяга левого фрикциона.

     -- Почему же она лопнула?-- со

     слезами на глазах спросил Саня.

     -- Лопнула, и вес,-- ответил Щербак.

     -- Ну и гад же ты, Гришка! Мерзавец,-- сказал Домешек. -- "У меня все готово"... Подлец!


... ... ...
Продолжение "На войне как на войне" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком

Прочитаные

На войне как на войне

показать все

Анекдот

Парень покупает в магазине высокоскоростной мотоцикл. Проверяет комплектность:
- Инструкция есть, инструменты все, запчасти по списку на месте, сложенный женский черный платок... А на хрена мне черный женский платок?!!
- Это бесплатно, для вашей матери...

показать все