Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Следствие ведут Знатоки - Знатоки - Подпасок с огурцом

Детективы >> Русский детектив и боевик >> Авторы >> Лавровы, Ольга и Александр >> Следствие ведут Знатоки
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Ольга Лаврова, Александр Лавров. Подпасок с огурцом

---------------------------------------------------------------

Источник: О. Лаврова, А. Лавров. Полуденный вор. М., 1991.

Подготовка текстов: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского

---------------------------------------------------------------



     Человек в штатском, но с военной выправкой диктует маши­нистке:

     -- Абзац. При таможенном досмотре сотрудник Алымов счел нужным произвести рентгеноскопическую проверку картины под названием "Подпасок с огурцом" кисти неизвестного художника начала века, которая находилась в багаже вышеупомянутого иностранного туриста. Точка. Абзац.

     Рентгеновский снимок показал, что под картиной -- кавычки -- Подпасок с огурцом -- кавычки -- скрыта другая картина более раннего происхождения. Точка. Согласно заключению вызванно­го в аэропорт "Шереметьево" искусствоведа, консультанта Об­норского Ка Гэ, она подпадает под действующие инструкции о запрещении вывоза за границу предметов, составляющих худо­жественный и культурный фонд страны. Абзац.

     Принимая во внимание, что на картину "Подпасок с огурцом" предъявлен документ о приобретении ее в комиссионном магази­не восемь дней назад, а также то, что попытка незаконного вывоза не состоялась и имела единичный характер, считать неце­лесообразным возбуждение уголовного дела о контрабанде. Аб­зац.

     Все материалы передать для дальнейшего рассмотрения в Главное управление внутренних дел Исполкома Мосгорсовета.
x x x


     И вот "Подпасок" и рентгеновские снимки перекочевали в кабинет Томина. Здесь же искусствовед Обнорский, знаток и энтузиаст своего дела.

     Томин с любопытством разглядывает стоящую на стуле карти­ну, которая изображает паренька в лаптях, сидящего на пеньке с ломтем хлеба и огурцом в руках. На заднем плане пасется стадо коров. Томин ловит себя на том, что запоминает их расположе­ние, и встряхивается:

     -- Первый раз в моей практике приходится заниматься карти­ной. Да еще двухслойной!

     Обнорский подносит рентгеновский снимок к окну и показыва­ет Томину на просвет. Из-под фигуры деревенского оборвыша проступают контуры другого изображения.

     -- "Инфанта с яблоком"! -- благоговейно произносит искусст­вовед.

     -- И вы ручаетесь, что это действительно семнадцатый век и действительно подлинник?

     -- Ручаться не ручаюсь, инспектор, потому что картина записа­на. Чтобы убедиться окончательно, надо "Инфанту" раскрыть, то есть удалить отсюда этого чумазого отрока.

     -- И уничтожить следы преступления? Если налицо преступле­ние.

     -- Понимаю-понимаю. Я произвел лишь маленькую расчистку -- вот, на месте подписи. Подпись сомнений не вызывает. Перед нами Веласкес!

     Обнорскому очень хочется, чтобы Томин полюбовался под­писью великого художника. Томин наклонился, посмотрел... Но что может сказать ему эта вязь латинских букв?

     -- Разве подпись нельзя подделать? -- скептически спрашива­ет он.

     -- Сколько угодно! Но бессмысленно, если картина не отвечает имени. Есть множество холстов без подписи, однако мы с уверен­ностью определяем художника. Не подпись создает шедевр!

     -- Иностранцу могли всучить фальшивку.

     -- Я не убежден, что иностранцы сплошь умны и эрудированы. Но надо иметь необъятный карман и вот столечко рассудка, чтобы покупать Веласкеса, в котором ничего не смыс­лишь!

     -- Сочетание тугого кармана и тощего интеллекта в природе известно, -- усмехается Томин. -- Обозначается научным терми­ном "богатый дурак"... Кстати, что толкнуло таможенника проверить картину?

     Обнорский смеется:

     -- Полагаете, его поразил глупый вид иностранца?

     -- А почему нет? Ладно, вернемся к нашим коровам, -- он оборачивается к "Подпаску". -- И все же допустим, что под ним не оригинал.

     -- Давайте допустим.

     -- По части надуть интуриста есть гениальные умельцы! А может, он сознательно приобрел копию? Добротную копию, с которой сам собирался кого-то надуть. А?

     -- Копию легче вывезти откровенно, -- терпеливо объясняет Обнорский. -- Конечно, авторская копия или вариант картины имеют огромную ценность и вывозу не подлежат. Но здесь ни то, ни другое.

     -- Почему?

     -- Веласкес написал "Инфанту" незадолго до смерти. Он физи­чески не успел бы ее повторить... Когда-то давненько я видел ее в Москве у Таланова. Дивное полотно! В пятидесятых годах, к сожалению, перекочевало в провинцию.

     -- Да, я навел справки. Таланов уехал на родину и там умер. А коллекцию завещал краеведческому музею.

     -- Вот как?! Но в таком случае... что же произошло с "Инфан­той" дальше?!

     -- Ничего. Ни-че-го! По сведениям Управления культуры, тихо-мирно висит на своем месте в музее.

     Обнорский ошеломленно смотрит на Томина, понимая теперь, чем вызвана его дотошность и недоверчивость.

     -- Невероятно!.. Нет, поистине невероятно!.. -- бормочет он.
x x x


     Редко доводится Томину посиживать в кабинете. Но еще реже вырывается он из Москвы. Так что с удовольствием шагает по улицам заштатного городка. Цель -- краеведческий музей в быв­шем купеческом особняке.

     Город древний, особняков хватило и райкому, и райсовету, и множеству управлений с неудобочитаемыми вывесками, и мили­ции. Прочие дома и домишки печально ветшают, но остаются живописными и после столичных коробок ласкают взор.

     Встреча с директором Пчелкиным, заурядным мужчиной сред­них лет, происходит в главном зале музея. Стены увешаны карти­нами. Бархатным канатом отделен уголок с мраморным столиком и старинными креслами.

     Возвращая Томину его удостоверение, директор замечает:

     -- Здесь вы помоложе... Присаживайтесь, -- и отцепляет канат.

     -- На музейную мебель?

     -- Что ей сделается?

     Оба садятся.

     -- Я к вам насчет "Подпаска с огурцом", -- пускает Томин пробный шар.

     -- Насчет кого? -- изумляется Пчелкин.

     -- Так называется картина.

     -- Первый раз слышу. Чья она?

     -- Автор, к сожалению, неизвестен.

     -- Хм... А чем же этот подпасок интересен для угрозыска, кроме, простите, огурца? -- острит директор.

     -- Парнишка замешан в темных махинациях... У вас там не Веласкес?

     -- Он самый! -- гордо подтверждает Пчелкин. -- "Инфанта", то бишь испанская принцесса. Я, если честно, в живописи не ахти, но тут явно чувствуется классика, верно?

     -- Я тоже не ахти.

     -- Тем не менее обратили внимание. А понимающие туристы, те прямо ахают и сразу -- за фотоаппараты!

     -- Да?.. Скажите, товарищ Пчелкин, почему вы не сообщили в Управление культуры о краже в музее?

     Пчелкин ошарашен:

     -- П-позвольте... О чем вы говорите?

     -- Кража восьми картин из собрания Таланова полгода назад.

     -- Но... никакой кражи не было!

     -- Как же не было, когда была. Мне рассказали здесь в милиции через десять минут после моего приезда.

     -- Не было кражи! -- горячо протестует директор. -- Была попытка. Неудачная попытка, которую ваши коллеги немедлен­но пресекли. Вы же видите -- все возвращено, ничего не пропало!

     -- Это еще вопрос. Недавно "Инфанту", разумеется тоже с яблоком и с подписью Веласкеса, пытались вывезти за рубеж. Для маскировки ее переодели подпаском.

     -- Да вот же она!

     -- Точно ли она?

     Пчелкин вскакивает, подходит к картине справа, слева, вгля­дывается.

     -- Ну конечно, она... Все то же самое. Даю вам честное слово!

     -- Честного слова мало, сами понимаете. Придется забрать вашу "Инфанту", чтобы специалисты могли их сравнить -- кото­рая подлинная.

     Пчелкин с трудом усваивает новость.

     -- Картина чрезвычайной ценности, -- нервно говорит он. -- Я буду ее сопровождать.

     -- Отлично. А я буду сопровождать вас. Отправимся в среду утренним поездом.
x x x


     Помимо директора визит Томина в город взбудоражил и еще кое-кого. Поздним вечером из вокзальной будки междугородно­го телефона-автомата звонит грубоватый дюжий мужик, слишком физически здоровый и флегматичный, чтобы всерьез трево­житься, пока петух не клюнет.

     -- Извиняйте, что разбудил, -- гудит он в трубку. -- У нас тут легкий шухер в музее... Нет, я с вокзала звоню, по московскому автомату... Один момент. -- Опускает монету. -- Столичный майор приехал, Пчелкина тянет... Да уж он вещички складывает... Кар­тину какую-то опечатали, сказали с собой возьмут. Момент... -- В прорезь отправляется следующая монета. -- Ни-ни, я ничего не шебаршусь, я помалкиваю... И в котельной у меня был, глядел... Ага, понял. Все будет оки-доки... Маруська привет и поцелуй передает. Соскучилась, говорит. Ладно... Ладно, буду телефониро­вать.
x x x


     В кабинет начальника следственного отдела Скопина входит Знаменский.

     -- Сообщение Томина прочли? -- спрашивает Скопин.

     -- Прочел, Вадим Александрович.

     -- Садитесь. Есть указание прокурора возобновить дело о кра­же из музея. Что я вам и предлагаю.

     Он передает Знаменскому тоненькую папку, почти пустую еще.

     -- Если выйдет, может выйти любопытно, -- улыбается Пал Палыч.

     -- Почему "если"? Смущает непривычность материала?

     -- Немножко, товарищ полковник. Хочется хотя бы дождаться возвращения Томина.

     -- Не имеет смысла. Вы упустите несколько дней.

     Знаменский перелистывает документы в папке.

     -- Найдите квитанцию комиссионного магазина. Нашли? Ваши соображения?

     Пал Палыч молчит минуту, прикидывает.

     -- Выяснить, кто сдал в магазин "Подпаска". Если удастся -- кто его купил. Попробовать установить, пряталась под ним уже тогда другая вещь или "Подпаска" приобрели ради образца, что­бы скопировать поверх главной картины и иметь товарный чек для таможни. Такой пока круг вопросов, Вадим Александрович

     -- Для начала вам в этом кругу работы достаточно.
x x x


     Чего только нет в комиссионном магазине по продаже картин и художественных изделий! Даже облупленные прабабушкины безделушки, недавно считавшиеся отжившим старьем, вошли нынче в моду и в цену. А уж о подлинно антикварных вещах и толковать нечего!

     Настоящих покупателей в просторном помещении немного: в основном люди смотрят. Иные любуются, иные недоумевают.

     -- А собачка-то! Девятьсот пятьдесят рублей! За что такие деньги дерут? -- восклицает мужчина, приостановившийся возле отлитой в металле фигуры собаки. Он оглядывается в поисках поддержки.

     -- Но это же литье семнадцатого века, -- с чувством превосход­ства отзывается какая-то женщина.

     -- Ну и что ж, что литье? Не золото ведь!

     -- Каслинское, гражданин. Прочтите, -- она указывает на ярлык, который повешен на собачьей шее.

     Мужчина читает вслух:

     -- "Вывозу за рубеж не подлежит". Надо же! Я бы и десятки не дал.

     Оглядывая картины, скульптуры, прилавки с посудой и старин­ной утварью, по залу медленно проходит Знаменский. Любопыт­но. И по-человечески любопытно и профессионально: на одной из этих стен две недели назад висел таинственный "Подпасок"...

     На свои вопросы Знаменский ищет ответа у работника магази­на -- бодрого старичка по фамилии Розанов. Быстрыми, натрени­рованными пальцами Розанов листает квитанции.

     -- Помню такую картину, помню... Сам принимал на комис­сию... Ага, вот! -- Он передает найденную квитанцию Знаменско­му. -- Чтобы вам было яснее: эта графа -- наименование, ниже -- размеры, фамилия владельца, дата приема, продажная цена, здесь -- моя подпись. Розанов.

     -- А что за пометка "н/х"?

     -- Неизвестный художник. Картина висела у нас всего два дня. Очень удачно для подобной вещицы.

     -- Не расскажете, что там было изображено?

     -- Да этакий среднерусский набор: лужок, березы, коровы. В центре мальчик на пеньке сидит.

     -- А как он одет?

     -- Холщовая рубашечка навыпуск. За поясом кнутовище.

     -- Босой?

     -- Вроде бы в лапотках.

     -- Увидев картину снова, вы сумеете определить, та же она или ее копия?

     Старичок по-птичьи склоняет голову набок:

     -- А в чем, собственно, дело? Если бы я понял, что именно вас волнует, я бы скорей сумел помочь, -- усмехается он. -- Вы... не трудитесь формулировать отвлекающие вопросы. С картин этого пошиба копий никто не пишет.

     -- Но меня именно и волнует, распознали бы вы копию? Если кому-нибудь взбрело на ум ее сделать.

     -- Тогда вынужден сказать "нет". Досконально я полотно не изучал.

     -- Однако вы установили время создания картины, назначили цену.

     Розанов настраивается на серьезный лад:

     -- Цену я назначил, исходя из общепринятых критериев, а также из размеров и рамы. А время установил не я. Картина прошла атрибуцию. Сейчас объясню, -- предупреждает он вопрос собеседника. -- Когда произведение искусства желают продать, то часто предлагают сначала какому-нибудь музею. Там смотрят и определяют принадлежность данному мастеру или, менее точ­но, данной школе, данному веку. Все это официально сообщают владельцу. Но стоимость музей называет, только если решает взять.

     -- И у "Подпаска" было свидетельство об атрибуции?

     -- Да, причем подписанное Боборыкиной. А раз Боборыкина поставила начало двадцатого века, то и я автоматически ставлю начало века. Музу Анатольевну на мякине не проведешь.

     Так... Больше от старичка, пожалуй, ничего не добьешься.

     -- Продавец магазина мог запомнить, кто купил "Подпаска"? -- спрашивает Знаменский после паузы.

     -- А это и я вам скажу. Какой-то иностранец польстился, из западных.
x x x


     Для Боборыкиной приглашение на Петровку -- необычный и интригующий эпизод. Все интересы ее связаны с миром искусства и с людьми, в этом мире пребывающими: музейными работника­ми, коллекционерами, художниками, критиками. Даже имя "Муза" не случайно -- так нарек дочь Боборыкин, крупный собиратель картин и всяких художественных ценностей.

     Знаменский в двух словах объяснил ей предстоящую задачу и снял покрывало с "Подпаска". Уголок с подписью Веласкеса скрыт бумажкой, прикрепленной к раме. Муза взглядывает и разочарованно отворачивается.

     -- Ах, эта... Да, проходила атрибуцию месяца полтора назад. Кипчак предлагал. Я ожидала чего-нибудь интересного.

     -- В некотором роде вещь не лишена занимательности, Муза Анатольевна.

     Та снисходительно улыбается.

     -- Разве что название с юморком. Да и то, между прочим, я придумала.

     -- А прежде картина была безымянной?

     -- Практически да. Кипчак советовался, что, мол, лучше для продажи: "Полдень" или там "Сельский пейзаж". Я и говорю: а пускай себе будет "Подпасок с огурцом", хоть не так пресно... И какими путями его сюда занесло?

     -- Случайно, Муза Анатольевна. Но, будьте добры, уделите внимание своему крестнику. Он совсем тот же, что полтора меся­ца назад? Не изменился в лице? Может быть, потолстел, похудел? Растерял часть коров?

     Муза вновь окидывает "Подпаска" небрежным взором, потом, чем-то удивленная, начинает присматриваться пристально.

     -- Знаете, печатают такие картинки-загадки "Найдите десять различий", -- говорит Знаменский.

     Муза отрывается от "Подпаска".

     -- Самое смешное, что это вообще другая картина! -- недоуме­вающе произносит она. -- Та была, конечно, посредственность, но добротная. А эта... что-то сляпано наскоро... как говорит мой муж, "лимпопо". То есть дрянь и подделка.

     -- Лимпопо? -- Словечко из детства вызывает у Пал Палыча улыбку. -- Вы не сформулируете это как-нибудь иначе, а? Чтобы было убедительно для меня и для протокола.

     -- А возьмите у Кипчака картину и сравните. Сами найдете десять различий.

     -- Нет сейчас Кипчака, Муза Анатольевна, -- отдыхает в сана­тории. И картины нет. Была продана через комиссионный мага­зин и вряд ли вынырнет. Надежда пока на вас...

     -- Ну хорошо, я объясню попроще, чтобы вы уловили суть, а тогда решайте, как изложить юридически...

     Муза окунается в свою стихию, лицо ее становится выразитель­ней, молодеет, -- теперь ей и не дашь ее сорока.

     -- Во-первых, фигура мальчика смещена влево. Там она цент­рировала всю композицию, а тут выпирает куда-то вбок. Поза тоже иная -- он сидел посвободнее. Пенек был пониже, что ли... Коров я не считала, да дело и не в поголовье скота, главное -- настроение. Там художник что видел, то и писал в простоте душевной. Пусть ремесленно писал, сентиментально, но честно. И мальчика он любил, понимаете? И над березками умилялся. А посмотрите сюда -- вам этот парень симпатичен?

     -- Не шибко.

     -- И мне нет. Нагловатый паренек. И что автор хотел?..

     Она вдруг подходит к картине и, не дотрагиваясь до полотна, заслоняет фигуру подпаска ладонью. Смотрит, что получилось, убирает ладонь, снова закрывает фигуру, оставляя один пейзаж.

     -- Чудеса, да и только! Разваливается на части... Краски по-разному сбалансированы. И переходы в цвете... -- Муза обращает­ся к Знаменскому. -- Знаете, а ведь это сделано в две руки!

     -- То есть двумя художниками?

     -- Ну да! Один сработал фигуру, второй -- все прочее. Нет даже одного светового решения. Глядите: на пастуха свет падает из правого верхнего угла. А весь фон сзади освещен равномерно, будто на витрине. Увидели?

     -- Пожалуй, увидел...

     -- А еще в хорошую раму оправили! Чудаки. Так и не скажете, откуда у вас это диво?

     -- Скажу, потому что рассчитываю на вас и дальше... И потому что вы внушаете доверие... Картина поступила к нам из таможни.

     -- А-а!.. Тогда фокус ясен! И кто записан?

     Знаменский отгибает листок, имитировавший ведомственный "инвентарный номер". У Музы захватывает дыхание.

     -- Веласкес?! Неужели настоящий Веласкес?!

     -- Говорят, настоящий. -- Он вынимает из черного пакета рентгеновские снимки. -- Вот: "Инфанта с яблоком".

     Муза в возбуждении разглядывает снимок. Ей даже на месте не стоится.

     -- Если настоящая, ей цены нет! Просто цены нет!.. Вот саран­ча зарубежная, а? Их только допусти, все растащут! Счастье, что картину задержали, я бы орден дала. Полотна Веласкеса у нас наперечет, а его, извольте радоваться, продают на вывоз! Позор тому коллекционеру, кто бы он ни был!

     Искреннее негодование женщины облегчает Знаменскому следующий шаг.

     -- А что за личность Кипчак? Он пошел бы на участие в подобной афере?

     -- Я с Кипчаком мало сталкивалась. Не уверена. Папу спрошу.

     -- Он тоже коллекционер?

     Муза шокирована:

     -- Папа не "тоже". Он Коллекционер с большой буквы. Вот Кипчак и многие прочие -- те "тоже".

     -- Прошу прощения, не знаком я со средой коллекционеров. Просветите немножко, Муза Анатольевна, -- просит Знаменс­кий.

     -- Коллекционеры... -- задумчиво и любовно произносит Муза, садясь и складывая на коленях руки. -- Среда сложная, пестрая. Разный возраст, разный калибр, разный уровень, свои обычаи, словечки, фольклор... Естественно, на первом месте -- любовь к искусству. Но есть кое-что от игры, от охоты, от торговли. Азарт, страсти, вечная погоня за журавлем в небе... Нет, -- качает она головой, -- душу собирателя нельзя постигнуть, пока сам не станешь собирателем!

     -- Не успею, Муза Анатольевна. Дело велено раскрывать сроч­но. И, наверно, коллекционеры могли бы помочь. Но для этого нужен контакт с людьми, а для контакта -- понимание психоло­гии.

     -- О, если коллекционеры захотят, они вам что угодно из-под земли выроют... -- подтверждает Муза. -- Извините, забыла имя-отчество.

     -- Пал Палыч.

     -- Вы чем-нибудь помимо криминалистики увлекаетесь, Пал Палыч?

     -- Пса держу. Фехтую.

     -- Все?

     -- Бывает, ужу рыбу. В редкие свободные дни.

     -- Ага, это ближе. Вы насаживаете маленького червяка и мечтаете поймать рыбу, да? Жирную, глупую, вкусную, верно?

     -- Мечтаю, Муза Анатольевна, -- смеется Знаменский.

     -- Вот и коллекционер ждет, что на его червяка клюнет круп­ная рыба. Не только ждет -- жаждет! Бегает как угорелый, рыщет, выменивает шило на мыло. Иногда месяцами не ест, не пьет, последнюю рубашку с плеч долой. А то и украсть готов. Да-да! И, знаете, Пал Палыч, это простительно. Потому что тут истинная страсть, неутолимый голод! Это вы должны обязательно усвоить, иначе контакта не получится. Серьезный собиратель требует уважения. И он его заслуживает. Конечно, если с ханжеской точки зрения, то можно говорить, что, мол, и спекуляция бывает, и надувательство! Но тогда ваш червяк, на удочке -- тоже кош­марное надувательство!

     -- Верно... пристыдили, Муза Анатольевна. Обещаю уважать коллекционеров. Их много?

     -- С каждым днем все больше, -- удовлетворенно сообщает Муза. -- Это так сейчас размахнулось! У нас, музейных работни­ков, никогда бы руки не дошли отыскать и реставрировать массу вещей. А коллекционеры их спасают. Даже, случается, открыва­ют новые имена. Словом, на сегодняшний день частные собрания -- это огромный художественный фонд. Из него выходят самосто­ятельные выставки, очень порой интересные. По полгода кочуют из города в город и приносят прибыль. Коллекционеры, Пал Палыч, необходимы.

     -- А кто они чаще по профессии?

     -- Да кто угодно. Ветеринар, счетовод и рядом -- академик, который на собирательстве отдыхает душой. Замечательные есть люди, им многое можно простить... Однако если Веласкеса сбыва­ют за границу, тут уж преступление, тут я компромиссов не признаю!

     Поговорили не без пользы. Но сильно ли это продвинет рассле­дование, когда уляжется в скучные строчки официального прото­кола?

     -- Коллекционеры, вероятно, близки и с кругом художников? -- помолчав, спрашивает Знаменский.

     -- Кто как. У нас, например, многие бывают.

     -- Муза Анатольевна, эта картинка -- чье это производство? Не поддается определению?

     -- Да ведь собственной манеры нет, стряпня по чужим мотивам. Я художника не вижу... Ищите прохвоста и циника -- не ошибе­тесь.

     -- Догадываюсь. Идя по стопам Шерлока Холмса, я бы даже предположил у автора больную печень: он желчный малый. Совместите "Инфанту" с "Подпаском" -- по-моему, пахнет карикату­рой.

     Муза берет рентгеновский снимок и, отведя руку, как бы прое­цирует его на фигуру подпаска.

     -- Вы правы, пародия. Ты, мол, сидишь такая вся чопорная, такая вся в кружевах, а я поверх тебя намалюю чумазого деревен­щину. Ты, оттопырив пальчик, держишь яблоко -- пускай он жует огурец. Так и просвечивает характер автора: завистливая бездар­ность. Самому не дано, так он рад обхамить гения. Ишь, хихикает над Веласкесом!.. Думаю, в нашем окружении его нет. Но я непременно посоветуюсь с папой! Если что-то узнаю, я вам позво­ню.
x x x


     Квартира Боборыкиных в старом доме с высокими потолками -- не человеческое жилье, а дом-музей, где тесно от картин, статуэток, горок с фарфором и хрусталем и прочего антиквариата.

     Боборыкин, Муза и ее муж Альберт завершают семейную тра­пезу, в которой главное место занимает богатая сервировка. Боготворимый Музой папа -- человек в возрасте, но свеж, бодр и с властностью в повадке. Облик его производит впечатление солидности и некой округлости -- не за счет легкой полноты, но из-за манеры держаться: плавные, округлые жесты, закругленные фразы, сглаженность в выражении эмоций и довольство собой.

     Муж Музы -- Альберт -- полная противоположность тестю. Худой, угловатый, несдержанный, неспокойный.

     -- "Инфанту" я торговал еще у Конкина, -- вспоминает Бобо­рыкин. -- Таланов перехватил буквально из-под носа.

     -- Вот жалость! -- ахает Муза.

     -- Я ему сулил и денег кучу и обмен: двух итальянцев и Борисо­ва-Мусатова в придачу. Нет, вцепился намертво. -- Боборыкин чуточку сердится от давнишней неудачи. -- А потом все собрание отдал в краеведческий музей. Ради чего? Чтобы красовалась табличка: "Передано в дар М. Талановым". Пустое тщеславие, ничего больше.

     -- Называется, человек пожертвовал народу, -- бормочет Альберт с набитым ртом. -- А народ даже сторожа не нанял. Муза, подвинь мне масло.

     -- Неужели действительно из музея украли?

     -- Ха! Из Лувра воруют. Котлет не осталось?

     -- Нет, Алик, -- виновато отвечает Муза. -- Хочешь, возьми мою.

     Альберт забирает с тарелки Музы котлету.

     -- Если повадятся из музеев красть, то я просто не знаю... Кошмар!

     -- "Кошмар"!.. -- передразнивает Альберт. -- Да периферийно­му обывателю что Веласкес, что Собачкин -- без разницы.

     -- Обожаешь строить из себя циника! Папа, чтобы не забыть, ты не ответил про Кипчака.

     -- Кипчак, деточка, существо безобидное и добропорядочное.

     -- А у кого, по-твоему, могла подняться рука записать "Инфан­ту"?

     -- Начинаем работать на органы? -- хмыкает Альберт. -- Де­лать нечего -- нажарила бы мужу котлет вдоволь.

     Муза со стоном вздыхает, глядя на стену.

     -- Что? -- осведомляется Боборыкин.

     -- Вообразите, что здесь мог висеть Веласкес!..

     -- А интересно, сколько бы вы за него теперь выложили? -- обращается Альберт к Боборыкину.

     -- Тысяч двадцать пять-тридцать, -- равнодушно роняет Боборыкин.

     Альберт на миг перестает жевать.

     -- Не жирно?

     -- Если всерьез -- на доллары и фунты -- за Веласкеса это гроши. Веласкес -- это отель-люкс на Ривьере.

     Развеселясь от какой-то мысли, Альберт напевает на мотив из "Риголетто":

     -- Ля-ля! Ля-ля! Выходит, иностранец роскошно погорел! -- и с аппетитом принимается доедать все, что осталось на столе.

     -- По ассоциации вспомнился забавный случай. В двадцатых годах в Польше жил один художник, который время от времени делал прелестных "Рубенсов", -- начинает со вкусом рассказы­вать Боборыкин. -- Варианты, эскизы и свои оригинальные сюжеты. Парочку я видел -- гениальная имитация. И вот некий пан-ловкач подбил его на солидного, масштабного "Рубенса". Затем холст записали, нарочно кое-как, и повезли за границу. И таким же манером таможенников взяло сомнение. Технику тогда не применяли, раскрыли картину, глядят -- Рубенс! Скандал, газетная шумиха, сенсация. Неизвестное полотно Рубенса пытались тайно вывезти из страны! Картину, естественно, завернули обрат­но, ловкача всячески срамили, а ему того и надо. Он стал признан­ным обладателем Рубенса. И пока правда не выплыла наружу, продал его за баснословную сумму.

     -- А помнишь старичка, который в Столешниковом приходил просить на опохмелку?

     -- Еще бы! -- Боборыкин оборачивается к Альберту. -- Класси­ческий был специалист по голландцам. Пока не спился, пек их как блины, один к одному. Он говаривал, что в любой галерее мира есть его голландец. И действительно -- есть.

     Муза бережно собирает на поднос хрупкую посуду и выносит ее из комнаты. Слышится телефонный звонок, отдаленный голос Музы, взявшей трубку, затем она появляется в дверях.

     -- Папа, Цветков.

     Боборыкин выходит.

     -- На прошлой неделе тебя опять видели в ресторане с женщи­ной, -- горестно говорит Муза, продолжая прибирать.

     -- Да? В каком? -- невозмутимо интересуется Альберт.

     -- В "Славянском базаре".

     -- Тебя дезинформировали, дорогая. В "Славянском базаре" я был не с женщиной -- с девицей. С этакой дурочкой в стадии молочно-восковой спелости. К сожалению, выяснилось, что ни на что путное она не годится. На беспутное -- тем более.

     Муза в ярости.

     -- Проверил?

     -- Не привязывайся с глупостями. В рестораны я хожу потому, что дома нечего жрать. Мы едим на бесценном фарфоре и хруста­ле позолоченными вилками и ложками. Но что мы едим? Консер­вы, бутерброды, бесконечные яички всмятку, хорошо, если мага­зинные котлеты. Я всегда голодный. Я пережил ленинградскую блокаду! Как мы мерзли... Как мы боялись... Как голодали... Тебе не понять, ты была в тылу. А я хронически голодный.

     -- Но папа тоже перенес ленинградскую блокаду и очень уме­рен в еде.

     -- Ему легко быть умеренным. А мне нужно! Я на все жадный: жратва, деньги, женщины, удовольствия. Папа... У него уже пере­ходный возраст. С этого света на тот.

     -- Не смей так говорить!

     Разгневанная Муза выскакивает из комнаты. Входит Боборы­кин.

     -- Снова ее дразнишь?

     -- Когда баба влюблена в мужа и ревнует двадцать лет подряд -- это уже ля-ля, сплошной юмор, Анатолий Кузьмич.

     -- Юмор, что влюблена в тебя, Альберт.

     Их прерывает звонок в дверь. Альберт выходит и через корот­кое время возвращается с пожилым добродушным человеком -- Вешняковым, неся за ним упакованную картину.

     -- Кого вижу! -- восклицает Боборыкин.

     Друзья обнимаются.

     -- Муза, иди сюда! -- зовет Боборыкин.

     Появляется Муза.

     -- Ой, Алексей Николаевич!

     Тот ласково целует ее.

     -- Есть хотите? -- спрашивает Муза.

     -- Ни-ни! Сыт... в общем и целом.

     -- Тогда чайку, как раз вскипел, -- Муза испытывает облегче­ние.

     А Боборыкин косится на картину:

     -- Что-то привез. Что привез-то?

     -- Посмотрите -- скажете. За приговором приехал.

     -- Посмотрю, отчего не посмотреть.

     -- Или я счастливый человек, или...

     Альберт тем временем открывает коробку и вдумчиво дегусти­рует конфеты.

     -- Эх, терпения нет! Мусенька, давай ножницы! -- машет рукой Вешняков.

     Он разрезает веревки, снимает упаковку и открывает женский портрет. Долгая пауза. Все пристально вглядываются в картину.

     -- Где добыл? -- коротко и деловито говорит Боборыкин.

     -- Выловил... из моря житейского. Вам первым показываю.

     -- Тебе, понятно, снится, что это Рокотов.

     Вешняков тяжело вздыхает: угадал Боборыкин.

     -- А почему бы не Рокотов? -- вмешивается Альберт. Он отступает на шаг и декламирует:

     "Ты помнишь, как из тьмы былого,

     Едва закутана в атлас,

    

... ... ...
Продолжение "Подпасок с огурцом" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Подпасок с огурцом
показать все


Анекдот 
Очередные новости НТВ. Сообщение по делу Юкоса. Буквально говорится следующее: Генеральной Прокуратуре удалось получить доступ к одному из конфискованных серверов Юкоса. Угадайте, что она там обнаружила? – ФАЙЛЫ! Так что если у вас на компьютере хранятся файлы - вам каюк! Десять лет от Ген Прокурора обеспеченно.

(С) Роби
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100