Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Алексей Лосев - Лосев - Из бесед и воспоминаний

Культура >> Философия >> Русские философы >> Алексей Лосев
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Алексей Лосев. Из бесед и воспоминаний

В моей жизни было одно десятилетие, наполненное необы- чайно бурными и страстными событиями философской мысли. Это был конец гимназических лет, университетские годы и пер- вые годы после окончания университета, то есть десятилетие между 1910 и 1920 годами. Я с упоением и с непрестанными восторгами впитывал тогдашние философские направления, по- ка даже не стремясь к их критике или синтезированию. После увлечения астрономическими романами Фламмариона (они бы- ли приложением к одному тогдашнему молодежному журналу, который я выписывал) я неизвестно какими судьбами наткнулся на Владимира Соловьева. Тогда я не очень разбирался в фило- софско-исторических взглядах этого мыслителя, в его обще- ственно-политических идеях, церковной концепции и утопизме. Я с жаром вчитывался в его чисто теоретические трактаты, а также литературно-критические статьи. Меня поражала ясность мысли Соловьева, когда он говорил, что если брать действительность в целом, то она превышает каждую отдельную вещь, хотя в то же самое время и не может не отражаться на каждой отдельной вещи. Это учение о всеединстве еще и теперь представляется мне азбучной истиной, без которой не могут обойтись ни идеа- листы, ни материалисты. Удивительным образом и опять не знаю почему я с потря- сающим энтузиазмом впитывал в себя впервые тогда появляв- шиеся сообщения и теории относительности Эйнштейна. Меня приводило в восторг,? и, по-моему, гораздо больше, чем про- фессиональных математиков и механиков,? то, что пространство вовсе не есть пустая и черная дыра, но что оно везде разное, везде имеет разную кривизну и, так сказать, свою специфи- ческую физиономию. Меня потрясло знакомство с уравнением Лоренца, которое изображало объем тела в зависимости от скорости движения те- ла и согласно которому тело со скоростью света вообще теряло всякий объем, а со скоростью выше скорости света принимало объем тела как мнимую величину. Я не придавал значения тому, что в природе не существует тела, которое двигалось бы со ско- ростью света. Меня потрясало только то, что превращение объ- ема тела в нуль вполне мыслимо, что это чудо можно математи- чески точно формулировать.
В те времена Бергсон гремел на весь свет. Мог ли я в те времена не изучать Бергсона? Я никогда не был бергсонианцем и Бергсона во многом критиковал. Но его книга ?Творческая эво- люция? произвела на меня впечатление на всю жизнь. По- моему, это даже и не философия, а какая-то напряженная дра- матургия, изображавшая трагическую борьбу жизни за свое су- ществование в окружении мертвой, неподвижной и безжизнен- ной материи. С тех пор жизнь навсегда осталась для меня дра- матургически-трагической проблемой. Также и неокантианцы, тоже гремевшие тогда на весь мир, никак не могли пройти мимо моего внимания. И опять-таки я никогда не сочувствовал логи- ческому монизму неокантианцев и всегда с ними боролся. Но то, что логическое мышление непрерывно, континуально и творче- ски движется, с таким воззрением с тех пор я уже не расставал- ся. Коген прямо разрабатывал свою теорию непрерывно по- движного мышления при помощи математического учения о бес- конечно малых. Ведь бесконечно малое в математике не есть какая-то устойчивая величина, но то, что ?может стать? меньше любой заданной величины, никогда не превращаясь в нуль. Дру- гими словами, учение о бесконечно малых было учением о не- прерывном и сплошном развитии логической мысли. И опять- таки, воюя целую жизнь с неокантианским логицизмом, я навсег- да усвоил идею творчески-мыслительного континуума, функцио- нирующего наряду с единораздельными структурами. Я не буду специально говорить о Гуссерле, у которого я на- учился понимать эйдос как прямую и непосредственную, но ло- гически структурно обоснованную данность. В те времена это тоже было для меня целым откровением. Но еще большим от- кровением было изучение неоплатоника Плотина и раннего Шеллинга. Были месяцы, когда я не расставался с ?Философией искусства? и с ?Системой трансцендентального идеализма? Шеллинга, всасывая буквально каждую страницу из этих сочине- ний и услаждаясь их системой. Напомню, что эти сочинения Шеллинга в те времена еще не были переведены на русский язык, так что услаждение мое возникало при чтении немецкого текста Шеллинга. До знаменитых томов ?Философии мифоло- гии? и ?Философии откровения? руки у меня тогда не доходили. Было два гениальных человека, которые тоже стали для меня целым откровением и тоже на всю жизнь. Во-первых, До- стоевский. Говорить об этом можно было бы бесконечно долго, но я сейчас выдвину только одну идею, в те времена для меня новую и тоже потрясающую. Это идея мелкого, слабого и ни- чтожного человека, познавшего окружающую его космическую бездну и оказавшегося не в состоянии справиться со своим ничтожеством, а иной раз даже способного упиваться им. К это- му можно относиться по-всякому. Но сейчас я говорю только о том, как это переживалось мною в то достопамятное десятиле- тие. Другое великое имя ? это Рихард Вагнер. В 1913 году, в де- кабре, Большой театр поставил две первые пьесы из его ?Кольца Нибелунга?, а в январе 1914 года ? две другие пьесы из той же тетралогии. Насколько я себе представляю, именно Ва- гнер (и, может быть, еще русский композитор Скрябин) форму- лировал для меня то мое глубочайшее настроение, которое сво- дилось к чувству надвигающейся мировой катастрофы, к страст- ному переживанию конца культуры и чего-то действительно вро- де мирового пожара. О таком понимании Вагнера, между про- чим, появилось целое мое исследование в ?Вопросах эстетики? (1968, Е 8).
В первом ряду слева между вторым и третьим гимна- зистами, чуть в глубине стоит Алексей Лосев. Фото 1909 года
Было три обстоятельства, которые обусловили собою и сделали понятными мои позднейшие марксистские методы. Во- первых, еще в ранней юности я страстно предавался диалекти- ке. Гегель, Шеллинг и неоплатоники были глубочайшими диалек- тиками, хотя, конечно, чисто идеалистическими. Во-вторых, я всегда с полным отвращением относился ко всякому формали- стическому изолированию отдельных гуманитарных дисциплин. И античность, и средневековье, и новые времена всегда пере- живались мною как целостные культуры со всеми внутренними и со всеми внешними сторонами. И в-третьих, как я сказал, еще с 1913 года я был поглощен идеей обреченности культуры буржу- азного Запада. Ведь у Вагнера вся мировая трагедия в том и за- ключается, что нашлись такие дерзкие герои, которые выкрали золото, вечно покоившееся на дне Рейна. Вагнер изображает, как это золото переходит из рук в руки, вызывая везде несчастья и смерть. Даже боги гоняются за этим золотом. И в результате верховный бог Вотан, познавший трагедию погони за золотом, сжигает на небе дворец богов, построенный за счет этого золота. Этот дворец погибает в огне, а с ним и все боги, и сам Вотан. Глубоко и страстно переживая эти три идеи, я начиная с 30-го года совершенно легко и свободно стал применять марксистские методы, конечно, со своим собственным и специфическим их пониманием. Большую роль в моем обращении к марксизму сыграла пу- бликация русского перевода ?Диалектики природы? Ф. Энгельса в 1925 году и выход в свет отдельным изданием ?Философских тетрадей? В. И. Ленина в 1934 году. В 10-е годы я участвовал в работе двух научных обществ. Это психологическое общество при Московском университете, руководителями которого были Л. М. Лопатин и Г. И. Челпанов. И кроме того, я посещал религиозно-философское обще- ство имени Вл. Соловьева, которое собиралось в доме извест- ной меценатки М. К. Морозовой на Смоленском бульваре. Это была богатая и очень красивая женщина, покровительница, кстати сказать, таланта Скрябина, которая содержала издатель- ство ?Путь?, но не по коммерческим соображениям, а потому, что была бескорыстно предана делу культуры. И между прочим, первый доклад, который я там прослушал,? это доклад Вяч. Иванова ?О границах искусства?. Этот доклад был потом напе- чатан в журнале ?Труды и дни?. На одном из заседаний я читал доклад о сравнительной характеристике диалогов Платона ?Парменид? и ?Тимей?. По докладу выступали несколько лиц, в том числе председатель общества Г. А. Рачинский и П. А. Флоренский. Там собирался тогдашний цвет философско-литературного общества, там все были, не только столичные философы. Из Киева, например, при- езжал Шестов? Я какой-то его доклад слушал в психологи- ческом обществе. По-моему, назывался ?Memento mori?. Инте- ресно, глубоко, но не академично? У него тип литераторский, а не академический. А я все-таки как-никак прошел академическую школу и не мог быть настолько символистом и декадентом, что- бы отвергнуть академическую формалистику, никак не мог.
Мой идеал ученого? Ну так трудно сказать, но я думаю, что к идеалу приближается Зелинский Фаддей Францевич, в Петер- бурге, который, во-первых, был в душе поэт-символист, а во- вторых, крупнейший, европейского масштаба, исследователь ан- тичности. Сейчас я думаю, что он часто увлекался и преподно- сил ее односторонне, но все-таки он ее давал в очень живой ху- дожественной форме, очень оживленной форме? Так что его статьи в трех томах, которые называются ?Из жизни идей?, чи- таются и сейчас с удовольствием и пользой. По-моему, вот это вот совмещение классика, филолога-классика, поэта и критика замечательно. Ну, так же был настроен Ин. Анненский.
Своим учителем считаю Вяч. Иванова? Меня к нему при- вел поэт и переводчик В. О. Нилендер. Вяч. Иванов читал мою дипломную работу ?Мировоззрение Эсхила?, читал, сделал мно- го замечаний. В общем, отношение его было положительное, но сделал много таких замечаний, которые мне пришлось учесть? Очень внимательно отнесся? Он защитил диссертацию на ла- тинском языке в Германии, он настоящий филолог-классик. Москвичи его, конечно, не признавали. Потому что он символист, он декадент и все такое? Они не признавали, но его признавали и в Германии, и в Риме, где он преподавал в университете. А Москва его не признавала! Ну, Иванов не всем по зубам. Это слишком большая величина, чтобы быть популярной. По-моему, он никогда популярен не будет. У него каждая строка, каждое стихотворение несли глубоко символический смысл?
Мы два в ночи летящих

    

... ... ...
Продолжение "Из бесед и воспоминаний" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Из бесед и воспоминаний
показать все


Анекдот 
ФСБ перевыполнила план по внедрению оперативников в банды. На данный момент насчитывается 15 группировок, состоящих полностью из оперативников ФСБ.
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100