Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Знаменитая Книга - Книга - Четвертый за всех

Проза и поэзия >> Русская довоенная литература >> Грин, Александр >> Знаменитая Книга
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Александр Степанович Грин. Четвертый за всех

---------------------------------------------------------------------

А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 2. - М.: Правда, 1980

OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 марта 2003 года

---------------------------------------------------------------------

I


     Кильдин, Крыга и Иванов сидели в кафе. Все они были давно знакомы, давно надоели друг другу, но тем не менее каждый вечер проводили вместе три-четыре часа, сходясь как бы случайно. На самом же деле каждый уже с утра, если не искал, то думал об остальных, забегал в ресторанчики, оглядывая ряды поднятых с бокалами рук, наконец попадал в кафе, здоровался, улыбался, и через минуту уже думал про себя, что говорить им троим не о чем.

     Так и было. Но в этот раз Крыга пришел навеселе. От него пахло вином и бриллиантином: он получил деньги. Обыкновенно неразговорчивый, хроникер разошелся. Он умел, когда хотел этого, оборвать анекдот на интереснейшем месте, прищуриться на шелковую юбку ночной бабочки, обвести чмокающих губами слушателей застывшим взглядом и расцвесть снова, увлекая за собой в мир похотливого смешка и ужасающего простотой солдатского остроумия. Спор его был меток и зол, рассказы о пережитом - картинны, остроты принадлежали к числу тех, над которыми смеются, подумав.

     Устав, он посмотрел в стороны. Из зеркала в зеркало метались фигуры проходящих людей, имеющих обманчивый вид сытой и благообразной толпы, цветы шляп женщин бросались в глаза более, чем неживые их лица; у телефона, поглядывая на часы, толпились смуглые молодые люди, а три ряда мраморных столиков держали в одной плоскости, как бы разрезая пополам, сидящую обкуренную толпу. Из булочной шел запах горячего хлеба и отпотевшего сахара.

     - Крыга, а у тебя деньги есть? - сказал Иванов.

     - Есть.

     - Поедем!

     - Куда?

     - Да хоть бы на поплавок.

     Иванов расточительным жестом бросил из жилетного кармана на стол рубль.

     - Это тебе в долю. И напьемся.

     Крыга почесал нос.

     - Я бы поехал, - сказал он, - да мне нужно... Ах, вот что: кто эта дама? Смотри, пожалуйста: от голубой шляпы и розового лица кудри ее кажутся синими.

     - Ты зубы заговариваешь, - нетерпеливо вздохнул Кильдин, - а здесь душно, выйдем на воздух. Человек, получите. Сколько? Чай - десять, верно, папиросы и лимонад - двадцать пять... а разве я кофе пил? Да, да, по-варшавски... да, да... это возьмите себе... Ну, вот и все.

     - Человек, - с достоинством подхватил Иванов, - сколько с меня? Сельтерская с сиропом - пятнадцать, папиросы - десять... кулебяка? Кулебяка... Пятачок ваш.

     Пока двое рассчитывались, Крыга смотрел в сторону. Злобная, тоскливая скука охватила его. Это кафе он знал десять лет, сотни вечеров судорожной, грошовой, ломаной жизни прошли здесь, между стаканом чая и папиросой, профессиональной улыбкой девушек и сосаньем набалдашника палки, и вдруг, как у школьника от затянувшегося урока, бросился в ноги зуд, нервное нетерпение и тревога тела, утомленного бесцельным сидением.

     - Ну, идем, что ли, - вскакивая, сказал Крыга, - здесь, как в горячем тесте: липнешь и мокнешь.

     Не зная еще по слабохарактерности, куда попадет: на иллюминованный поплавок к белой под утро реке, или домой, в тишину уснувшего здания, Крыга с Ивановым и Кильдиным вышел на улицу.
II


     Шествие совершалось в молчании. Кильдин думал, что Крыга, уклоняющийся от поплавка, просто не понимает прелестей жизни. Иванов размышлял о делании шара клопштоссом через весь биллиард, о женщинах, знакомых и незнакомых, проходящих мимо и существующих в его воображении. Крыга скучал.

     - Мухи дохнут, - сказал он, - изобретем что-нибудь.

     - Все изобретено, - мрачно возразил Иванов.

     - На поплавок надо идти, - с худо скрываемым раздражением произнес Кильдин.

     Трамвай с шумом рассекал воздух. Еще видя невидное людям солнце, блестела адмиралтейская игла, городовые чинно подымали белые палки, и множество - среди всяких других - двигалось над тротуаром нежных лиц женщин с равнодушно смотрящими глазами, чистых в своей неизвестности, ярких и безответных.

     Приятели шли, замедляя шаг; им некуда было торопиться, и они не знали, куда идут. Крыга почти с ненавистью взглянул на шагающего рядом Иванова и остановился.

     - Куда идем? - сказал Крыга. - Мне что-то не по себе. Я, видимо, протрезвел. С души воротит. Что мы будем делать на поплавке? Выпьем графин водки? Общение душ устроим? Тайну неба похитим? Прекрасную незнакомку встретим? Графин, два графина, три графина, - хочешь ты сказать, Иванов... Допустим - три. Мы, черт его знает, - монстры какие-то. Нам всем вместе неполных сто лет, здоровья для Петербурга довольно, дураками тоже не назовешь, а ведь над нами любой богомолке заплакать не оскорбительно.

     - Для разнообразия и я на эту тему поговорить люблю, - сказал, зевая, Кильдин, - да ведь все это не настоящее...

     - Ты идиот, - перебил Иванов, - тут как-то в рассеянной толкучке этой ловишь по частям вечное. Раздражает - да, не удовлетворяет - да, а все-таки здесь ближе к себе, понимаешь, чувствуешь свою сущность.

     - А вот что, - сказал Крыга, - выйдем из шаблона хоть раз, побродим в одиночку... Нате вам по пяти рублей, обойдите вы от зари полгорода: может, хоть вас автомобиль переедет, - все-таки интереснее.

     - А что же! - лукаво, но горячо, в тон Крыге, произнес Иванов. - Сделаться на час искателем приключений! Давай деньги, дорожные расходы необходимы.

     Кильдин, приободрившись, протянул руку.

     - И мне, - сказал он. - Но ведь ты придумал интересную штуку, Крыга... Только знаешь что? Дай мне еще рубль, я тебе завтра отдам.

     - Нет! - уже увлеченный случайной своей выдумкой, вскричал Крыга. - Ведь может же быть что-нибудь.

     На миг каждый поверил этому, - тон голоса Крыги прозвучал детской верой в дракона. И каждому из них дракон был необходим, как воздух и хлеб; дракона же не было, лишь в зоологическом саду крылатое из картона туловище дышало горящей паклей, а Брунегильда Ляпкова держалась за хребет чудовища безопасней, чем за ременную петлю трамвая.

     Миг, как всякий миг, кончился скоро, оборвался на голубой вспышке проволоки; ни говорить, ни думать об этом более не хотелось; однако, еще будучи в плену выдумки, Крыга сказал:

     - И я бродячую бессонницу делить буду. До завтра в кафе! Если б хоть одному из нас повезло!

     Поговорив немного, все трое разошлись в разные стороны. Иванов, сжимая в кармане и в кулаке золотой, подошел к углу, с перехваченным радостью горлом купил двадцать пять штук папирос, взял под руку жизнерадостную брюнетку, позвал извозчика, сел и поехал.

     Кильдин, бессознательно улыбаясь, вышел к Пассажу, понял, что жить радостно и легко, взял под руку задорно болтливую блондинку, позвал извозчика, сел и поехал.

     Крыга сказал себе своими словами: "Ерунда пришла в голову: нет приключений, городок глух, нем и жесток" - остановил печальную рыженькую, раздумал, сказал: "Прощайте", позвал извозчика, сел и поехал спать.

     Взвесив шансы на интерес, последуем мы за ним.
III


     По дороге домой Крыга думал о прелести черных ночей юга, блаженстве темноты, когда, забывая свет, мирно отдыхает натруженное за день тело, а глаза спокойно, не вглядываясь, остаются открытыми.

     Белый, без улыбки и блеска свет томил город глухим раздражением ночи, лишенной своего естественного лица - мрака. Извозчик сидел понурясь. Он спал, а просыпаясь, - зло дергал вожжами и бормотал что-то непонятное.

     Наконец, он остановился, а Крыга, слезая у железных ворот дома, где жил, испытал ту небольшую радость суетливого горожанина, когда после коварных, но деловых, пустых, но нужных свиданий, посещений и встреч возвращается он домой, к постели и книге.

     Щелкнув французским ключом, Крыга вошел в переднюю, а потом в комнату. Представляя, как Иванов и Кильдин обходят глухие набережные, мосты, заплатанные вывесками переулки, где кошки с деловым видом обнюхивают тумбу, а женщины в нижних юбках, сжимая под накинутой шалью пустые бутылки, перебегают дорогу, Крыга невесело усмехнулся. Приятели думают о нем то же самое, а он - изменник, но результат - ясно - один. Те двое тоже придут домой, - дальше идти некуда.

     В комнате было светло, как на рассвете. Крыга подошел к настежь открытому окну, куря папироску. Тихий лежал внизу двор, а впереди, чередуясь с зеленью берез и лип, тянулись хребты крыш. Золоченые купола церквей казались в отдалении туманным рисунком. Где-то стучала машина электрической станции.

     "Хорош Петербург, - подумал Крыга, - люблю я этот чудесный город, сам не знаю за что. Может быть, потому - что он, как истинное сокровище, не знает и не ценит себя сам; это русский Париж, русская в нем душа, и весь он похож на то, как будто остановился живой человек с высоко поднятой головой, забродило в ней столько, что и сил нет сделать все сразу, дышит тяжело грудь; грустно и хорошо".

     В этот момент с Невы, ухая в отдаленных улицах резкими вздохами, вылетел к окну крыши гибкий, поражающий даже привычное ухо странностью звука, пронзительный вопль сирены. Прошла минута, в течение которой Крыга старался согласовать бессознательно тихое свое настроение с тревожным криком реки, и вдруг за стеной слева, - так неожиданно, что журналист, не успев опомниться, вздрогнул и затрясся всем телом, - раздался долгий оглушительный вопль, точное подражание стальной глотке.

     Вопль стих, возвратилась разбитая на мгновение вдребезги испуганная тишина, а Крыга еще стоял, как человек, смытый за борт, захлебывался испугом и вздрагивал. Сильное биение сердца удерживало его на месте; взяв себя в руки, Крыга выбежал на цыпочках в коридор и, потянув соседнюю дверь, взглянул в щель. За спиной стула на столе лежал голый локоть. Тотчас же рука пошевелилась, стул отодвинулся; молодой, в одном нижнем белье, человек подкрался босиком к двери, остановился в двух шагах от нее и принялся, наклонив слегка голову, нервно теребить маленькие усы.

     Крыга и он стояли друг против друга, лишь случайно не встречаясь глазами. Лицо неизвестного - так как, по-видимому, это был новый жилец, которого Крыга еще не видел, - лицо это выражало крайний предел загнанности и угнетения. Сильно блестели глаза; рот с опущенными углами сжимался и разжимался, словно в него попал волос, и человек движениями губ стремился удалить раздражающее постороннее тело.

     - Да он повесится, - сказал Крыга, - надо войти туда. - И вызывающе постучал.

     Неизвестный, выпрямившись, отбежал к столу, сел и, сунув руки между колен, уставился на дверь таким полным страха и тоски взглядом, как если бы сейчас должен был вкатиться локомотив. Не дожидаясь ответа, Крыга отворил дверь и вошел.

     К его удивлению, сосед поднялся с изменившимся выражением лица, немного сконфуженного, но улыбающегося той улыбкой, когда человек знает, что ему скажут, Крыга, притворив дверь, сказал:

     - Вы, пожалуйста, извините, но я подумал, что с вами случилось бог знает что... Я прямо не в состоянии был сидеть в комнате. Что такое? Меня зовут Крыга.

     - Пафнутьев, - сказал молодой человек, - у меня бессонница, я в дезабилье, прошу извинить.

     - Мне показалось... - взволнованно начал Крыга, пристально, с немного жутким чувством смотря на Пафнутьева, - что это самое... вы... расстроены, вероятно?

     Пафнутьев покорно и виновато улыбнулся, отводя взгляд. Сидел он, согнувшись, в такой позе, как если бы был разбит параличом, но не желал показывать этого.

     - Вот не знаю. Не передашь. В этой сирене какое-то заразительное отчаяние.

     Наступило молчание. Маленький растрепанный человек сидел перед Крыгой и улыбался.

     - Вы откуда?

     - Из Рязани, - сказал Пафнутьев, - я здесь три месяца.

     - Учитесь?

     - Да. Студент.

     - А знакомые у вас есть?

     - Нет.

     - Как нет? - удивился Крыга. - Чтоб в Петербурге не завелись знакомые?

     - Да нет же! - упрямо и сердито повторил Пафнутьев. - Нет никого. Я людей боюсь, - с неловкой искренностью прибавил он, - так вот сжимаешься, сжимаешься, да нет-нет, кто-нибудь и уязвит, и тогда одно отвращение.

     - А родственники есть?

     - Нет.

     - Совсем нет?

     - Совсем нет, - весело улыбаясь, подтвердил Пафнутьев.

     - Вам надо лечиться, - серьезно сказал Крыга, - что же это, ведь пропадете так?

     - Пропаду, - вдруг зло и глухо бросил Пафнутьев; вскочив, он быстро забегал по комнате, шлепая босыми ногами. - Да, нервы расстроены, денег нет! И черт их дери, пропаду, так пропаду... А зачем жить? Скучно, холодно... Холодно, - остановившись и подергивая, как от озноба, плечами, повторил он. - Да вы идите, вам спать нужно, я уж не закричу.

     - Ах, милый, - сказал Крыга, - слушайте, я вам валерьянки дам. Хотите? Уснуть-то ведь нужно.

     - Не надо мне валерьянки, - сказал Пафнутьев, забегал, суетясь руками по незастегнутому вороту рубашки, остановился и, посмотрев рассеянно на Крыгу, прибавил: - Валерьянки?.. А дайте, отлично.

     Крыга, торопясь, вышел, плотно закрыв дверь. В полутьме коридора разбуженные криком и разговором жильцы высунулись из дверей, притаив дыхание; видны были только заспанные, обеспокоенные лица и руки, придерживающие дверь.

     - Что там? - шепотом спросила курсистка с усиками.

     - Да маленькое приключение, - сказал Крыга, - так, городская мелочь, шелуха жизни; человек пропадает - только и всего.

     Курсистка сделала озабоченное, недоумевающее лицо.

     - Что с ним, припадок?

     - Нет, насморк. Я ему валерьянки дам.

     Когда Крыга вошел снова, Пафнутьев, кутаясь в одеяло, сказал:

     - Черт его знает, еще погонят отсюда.

     - Зачем? - сказал Крыга. - Скажите, что во сне кошмар был. Полсотни накапайте. Уснете.

     - Усну. Спасибо.

     Крыга сунул ему графин и ушел спать. За стеной было тихо. - "Нет, теперь не уснешь, - собираясь раздеваться, сказал Крыга, - гвоздем засел в голове крик, весь дом насторожился после него. Так вот что..."

     Он взял шляпу, вышел на улицу и, чувствуя с некоторым удовольствием, что есть законный предлог по случаю бессонницы выпить, исчез в ресторане.
IV


     Франтоватый, выспавшийся Кильдин, увидев Крыгу, лениво взмахнул бровями, как бы говоря: "да, вчера пошалили, а впрочем, ничего особенного" - сосредоточенно поздоровался, корректно сел, сдвинув колени, высморкался и развалился на стуле, погрузив большие пальцы рук в верхние карманы жилета.

     - Мало сегодня в кафе народа, - сказал Кильдин. - А где Иванов?

     - Нет Иванова, - усмехнулся Крыга, - он придет, а ты расскажи.

     - Что?

     - А что вчера говорили.

     Кильдин гордо вздохнул.

     - О, есть приключения и приключения, - веско сказал он, - но ты, жестокий материалист, хочешь фактов.

     - Факты, конечно, были, - серьезно, с завистливым, вытянутым лицом произнес Крыга, - я знаю все: ты встретил солнечную женщину, прелесть девической мировой души, и сказкой прошла ночь.

     - Почти, - нагло сказал Кильдин, - но это все вне фактов, это особенное: улыбка, жест и полное соединение взглядами.

     - Здравствуйте, - сказал, роняя стул, Иванов. - Я так торопился; если бы вы знали...

     - Знаю, - подхватил Крыга, - улыбка, жест и полное соединение взглядами.

     - Это о чем? - холодно спросил Иванов.

     - Она была спелого золотистого цвета, - невозмутимо продолжал Крыга, - ее несло по течению вниз с нимбом над головой, ты спас ее, а потом снял носки и повесил их на Тучковом мосту; солнышко высушит.

     - Я буду пить черный кофе, - сказал Иванов и нахмурился. - Но ты, Крыга... ты, кроме шуток, что вчера делал?

     - Да все то же. - Крыга зевнул, говоря. - Удел тут один, братцы, - улыбка, жест и полное соединение взглядами.
ПРИМЕЧАНИЯ


     Четвертый за всех. Впервые - журнал "Солнце России", 1912, Э 131 (32).

     Клопштосс - название удара в игре на биллиарде.

     Дракон, Брунгильда - персонажи древнегерманского эпоса "Песнь о Нибелунгах".

     В дезабилье (франц. deshabille) - не вполне одет.


    

... ... ...
Продолжение "Четвертый за всех" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Четвертый за всех
показать все


Анекдот 
Америка, отдел по сбору регистрационных данных крупнейшей софтовой корпорации, диалог:
- самая тупая нация - это русские
- почему?
- да на 142 миллиона человек всего одно имя..
- и какое же?
- Вася Пупкин
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100