Голдинг, Уильям - Голдинг - Повелитель мух [ 8]Проза и поэзия >> Переводная проза >> Голдинг, Уильям Читать целиком Уильям Голдинг. Повелитель мух
---------------------------------------------------------------
Пер: Е.А.Суриц
повесть
---------------------------------------------------------------
Глава первая. МОРСКОЙ РОГ
Светловолосый мальчик только что одолел последний спуск со скалы и
теперь пробирался к лагуне. Школьный свитер он снял и волочил за собой,
серая рубашечка на нем взмокла, и волосы налипли на лоб. Шрамом врезавшаяся
в джунгли длинная полоса порушенного леса держала жару, как баня. Он
спотыкался о лианы и стволы, когда какая-то птица желто-красной вспышкой
взметнулась вверх, голося, как ведьма; и на ее крик эхом отозвался другой.
- Эй, - был этот крик, - погоди-ка!
Кусты возле просеки дрогнули, осыпая гремучий град капель.
- Погоди-ка, - сказал голос. - Запутался я.
Светловолосый мальчик остановился и подтянул гольфы автоматическим
жестом, на секунду уподобившим джунгли окрестностям Лондона.
Голос заговорил снова:
- Двинуться не дают, ух и цопкие они!
Тот, кому принадлежал голос, задом выбирался из кустов, с трудом
выдирая у них свою грязную куртку. Пухлые голые ноги коленками застряли в
шипах и были все расцарапаны. Он наклонился, осторожно отцепил шипы и
повернулся. Он был ниже светлого и очень толстый. Сделал шаг, нащупав
безопасную позицию, и глянул сквозь толстые очки.
- А где же дядька, который с мегафоном?
Светлый покачал головой:
- Это остров. Так мне по крайней мере кажется. А там риф. Может, даже
тут вообще взрослых нет.
Толстый оторопел:
- Был же летчик. Правда, не в пассажирском отсеке был, а впереди, в
кабине.
Светлый, сощурясь, озирал риф.
- Ну, а ребята? - не унимался толстый. - Они же, некоторые-то, ведь
спаслись? Ведь же правда? Да ведь?
Светлый мальчик пошел к воде как можно непринужденней. Легко, без
нажима он давал понять толстому, что разговор окончен. Но тот заспешил
следом.
- И взрослых, их тут совсем нету, да?
- Вероятно.
Светлый произнес это мрачно. Но тотчас его одолел восторг сбывшейся
мечты. Он встал на голову посреди просеки и во весь рот улыбался
опрокинутому толстому.
- Без всяких взрослых!
Толстый размышлял с минуту.
- Летчик этот...
Светлый сбросил ноги и сел на распаренную землю.
- Наверно, нас высадил, а сам улетел. Ему тут не сесть. Колеса не
встанут.
- Нас подбили!
- Ну, он-то вернется еще, как миленький!
Толстый покачал головой:
- Мы когда спускались, я - это - в окно смотрел, а там горело. Наш
самолет с другого края горел.
Он блуждал взглядом по просеке.
- Это все от фюзеляжа.
Светлый потянулся рукой и пощупал раскромсанный край ствола. На
мгновенье он заинтересовался:
- А что с ним стало? Куда он делся?
- Волнами сволокло. Ишь, опасно-то как, деревья все переломаты. А ведь
там небось ребята были еще.
Он помолчал немного, потом решился.
- Тебя как звать?
- Ральф.
Толстый ждал, что его в свою очередь спросят об имени, но ему не
предложили знакомиться; светлый мальчик, назвавшийся Ральфом, улыбнулся
рассеянно, встал и снова двинулся к лагуне. Толстый шел за ним по пятам.
- Я вот думаю, тут еще много наших. Ты как - видал кого?
Ральф покачал головой и ускорил шаг. Но наскочил на ветку и с грохотом
шлепнулся.
Толстый стоял рядом и дышал, как паровоз.
- Мне моя тетя не велела бегать, - объяснил он, - потому что у меня
астма.
- Ассы-ма-какассыма?
- Ага. Запыхаюсь я. У меня у одного со всей школы астма, - сказал
толстый не без гордости. - А еще я очки с трех лет ношу.
Он снял очки, протянул Ральфу, моргая и улыбаясь, а потом принялся их
протирать замызганной курткой. Вдруг его расплывчатые черты изменились от
боли и сосредоточенности. Он утер пот со щек и поскорей нацепил очки на нос.
- Фрукты эти...
Он кинул взглядом по просеке.
- Фрукты эти, - сказал он. - Вроде я...
Он поправил очки, метнулся в сторонку и присел на корточки за спутанной
листвой.
- Я сейчас...
Ральф осторожно высвободился и нырнул под ветки. Сопенье толстого
тотчас осталось у него за спиной, и он поспешил к последнему заслону,
отгораживавшему его от берега. Перелез через поваленный ствол и разом
очутился уже не в джунглях.
Берег был весь опушен пальмами. Они стояли, клонились, никли в лучах, а
зеленое оперенье висело в стофутовой выси. Под ними росла жесткая трава,
вспученная вывороченными корнями, валялись гнилые кокосы и то тут, то там
пробивались новорожденные ростки. Сзади была тьма леса и светлый проем
просеки. Ральф замер, забыв руку на сером стволе, и щурясь смотрел на
сверкающую воду. Там, наверное, в расстоянии мили лохматилась у кораллового
рифа белая кипень прибоя и дальше темной синью стлалось открытое море. В
неровной дуге кораллов лагуна лежала тихо, как горное озеро - разнообразно
синее, и тенисто-зеленое, и лиловатое. Полоска песка между пальмовой
террасой и морем убегала тонкой лукой неведомо куда, и только где-то в
бесконечности слева от Ральфа пальмы, вода и берег сливались в одну точку;
и, почти видимая глазу, плавала вокруг жара.
Он соскочил с террасы. Черные ботинки зарылись в песок, его обдало
жаром. Он ощутил тяжесть одежды. Сбросил ботинки, двумя рывками сорвал с
себя гольфы. Снова вспрыгнул на террасу, стянул рубашку, стал среди больших,
как черепа, кокосов, в скользящих зеленых тенях от леса и пальм. Потом
расстегнул змейку на ремне, стащил шорты и трусики и, голый, смотрел на
слепящую воду и берег.
Он был достаточно большой, двенадцать с лишним, чтоб пухлый детский
животик успел подобраться; но пока в нем еще не ощущалась неловкость
подростка. По ширине и развороту плеч видно было, что он мог бы стать
боксером, если бы мягкость взгляда и рта не выдавала его безобидности. Он
легонько похлопал пальму по стволу и, вынужденный наконец признать
существование острова, снова упоенно захохотал и стал на голову. Ловко
перекувырнулся, спрыгнул на берег, упал на коленки, обеими руками подгреб к
себе горкой песок. Потом выпрямился и сияющими глазами окинул воду.
- Ральф...
Толстый мальчик осторожно спустил ноги с террасы и присел на край, как
на стульчик.
- Я долго очень, ничего? От фруктов этих...
Он протер очки и утвердил их на носу-пуговке. Дужка уже пометила
переносицу четкой розовой галкой. Он окинул критическим оком золотистое тело
Ральфа, потом посмотрел на собственную одежду. Взялся за язычок молнии,
пересекающей грудь.
- Моя тетя...
Но вдруг решительно дернул за молнию и потянул через голову всю куртку.
- Ладно уж!
Ральф смотрел на него искоса и молчал.
- По-моему, нам надо все имена узнать, - сказал толстый. - И список
сделать. Надо созвать сбор.
Ральф не клюнул на эту удочку, так что толстому пришлось продолжить.
- А меня как хочете зовите - мне все равно, - открылся он Ральфу, -
лишь бы опять не обозвали, как в школе.
Тут уж Ральф заинтересовался:
- А как?
Толстый огляделся, потом пригнулся к Ральфу. И зашептал:
- Хрюша - во как они меня обозвали.
Ральф зашелся от хохота. Даже вскочил.
- Хрюша! Хрюша!
- Ральф! Ну Ральф же!..
Хрюша всплеснул руками в ужасном предчувствии:
- Я сказал же, что не хочу...
- Хрюша! Хрюша!
Ральф выплясал на солнцепек, вернулся истребителем, распластав крылья,
и обстрелял Хрюшу:
- У-у-уф! Трах-тах-тах!
Плюхнулся в песок у Хрюшиных ног и все заливался:
- Хрюша!!
Хрюша улыбался сдержанно, радуясь против воли хоть такому признанию.
- Ладно уж. Ты только никому не рассказывай...
Ральф хихикнул в песок.
Снова на лице у Хрюши появилось выражение боли и сосредоточенности.
- Минуточку...
И он бросился в лес. Ральф поднялся и затрусил направо.
Там плавный берег резко перебивала новая тема в пейзаже, где
господствовала угловатость; большая площадка из розового гранита напролом
врубалась в террасу и лес, образуя как бы подмостки высотой в четыре фута.
Сверху площадку припорошило землей, и она поросла жесткой травой и
молоденькими пальмами. Пальмам не хватало земли, чтобы как следует
вытянуться, и, достигнув футов двадцати роста, они валились и сохли,
крест-накрест перекрывая площадку стволами, на которых очень удобно было
сидеть. Пока не рухнувшие пальмы распластали зеленую кровлю, с исподу всю в
мечущемся плетеве отраженных водяных бликов. Ральф подтянулся и влез на
площадку, в прохладу и сумрак, сощурил один глаз и решил, что тени у него на
плече в самом деле зеленые. Он прошел к краю площадки над морем и заглянул в
воду. Она была ясная до самого дна и вся расцвела тропическими водорослями и
кораллами. Сверкающим выводком туда-сюда носились рыбешки. У Ральфа
вырвалось вслух на басовых струнах восторга:
- Потряса-а-а!
За площадкой открылось еще новое чудо. Какие-то силы творенья - тайфун
ли то был или отбушевавшая уже у него на глазах буря - отгородили часть
лагуны песчаной косой, так что получилась глубокая длинная заводь, запертая
с дальнего конца отвесной стеной розового гранита. Ральф, уже наученный
опытом, не решался по внешнему виду судить о глубине бухты и готовился к
разочарованью. Но остров не обманул, и немыслимая бухта, которую, конечно,
мог накрыть только самый высокий прилив, была с одного бока до того
глубокая, что даже темно-зеленая. Ральф тщательно обследовал ярдов тридцать
и только потом нырнул. Вода оказалась теплее тела, он плавал как будто в
огромной ванне.
Хрюша снова был тут как тут, сел на каменный уступ и завистливо
разглядывал зеленое и белое тело Ральфа.
- А ты ничего плаваешь!
- Хрюша.
Хрюша снял ботинки, носки, осторожно сложил на уступе и окунул ногу
одним пальцем.
- Горячо!
- А ты как думал?
- Я вообще-то никак не думал. Моя тетя...
- Слыхали про твою тетю!
Ральф нырнул и поплыл под водой с открытыми глазами: песчаный край
бухты маячил, как горный кряж. Он зажал нос, перевернулся на спину, и по
самому лицу заплясали золотые осколки света. Хрюша с решительным видом стал
стягивать шорты. Вот он уже стоял голый, белый и толстый. На цыпочках
спустился по песку и сел по шею в воде, гордо улыбаясь Ральфу.
- Да ты что? Плавать не будешь?
Хрюша покачал головой:
- Я не умею. Мне нельзя. Когда астма...
- Слыхали про твою какассыму!
Хрюша снес это с достойным смирением.
- Ты вот здорово плаваешь!
Ральф дал задний ход к берегу, набрал в рот воды и выпустил струйку в
воздух. Потом поднял подбородок и заговорил.
- Я с пяти лет плавать умею. Папа научил. Он у меня капитан второго
ранга. Как только его отпустят, он приедет сюда и нас спасет. А твой отец
кто?
Хрюша вдруг покраснел.
- Папа умер, - пролепетал он скороговоркой. - А мамка...
Он снял очки и тщетно поискал, чем бы их протереть.
- Меня тетенька вырастила. У ней кондитерская. Я знаешь, сколько
сладкого ел! Сколько влезет. А твой папа нас когда спасет?
- Сразу, как только сможет.
Хрюша, струясь, выбрался из воды и голый стал протирать носком очки.
Единственный звук, пробивавшийся к ним сквозь жару раннего часа, был
тяжелый, тягучий гул осаждавших риф бурунов.
- А почему он узнает, что мы тут?
Ральф нежился в воде. Перебарывая, затеняя блеск лагуны, как кисея
миража, его окутывал сон.
- Почему он узнает, что мы тут?
"Потому что, - думал Ральф, - потому что - потому". Гул бурунов
отодвинулся в дальнюю даль.
- На аэродроме скажут.
Хрюша покачал головой, надел очки и сверкнул стеклами на Ральфа.
- Нет уж. Ты что - не слыхал, что летчик говорил? Про атомную бомбу?
Все погибли.
Ральф вылез из воды, встал, глядя на Хрюшу и сосредоточенно соображая.
Хрюша продолжал свое:
- Это же остров, так?
- Я на гору влезал, - протянул Ральф. - Кажется, остров.
- Все погибли, - сказал Хрюша. - И это остров. И никто ничего не знает,
что мы тут. И папаша твой не знает, никто.
Губы у него дрогнули и очки подернулись дымкой.
- И будем мы тут, пока перемрем.
От этих слов жара будто набрякла, навалилась тяжестью, и лагуна обдала
непереносимым сверканьем.
- Пойду-ка, - пробормотал Ральф, - там вещи мои.
Он бросился по песку под нещадными, злыми лучами, пересек площадку и
собрал раскиданные вещи. Снова надеть серую рубашечку оказалось до
странности приятно. Потом он поднялся в уголок площадки и сел на удобном
стволе в зеленой тени. Прибрел и Хрюша, таща почти все свои пожитки под
мышкой. Осторожно сел на поваленный ствол возле небольшого утеса против
лагуны; и на нем запрыгали путаные блики.
Он опять заговорил.
- Надо их всех искать. Надо чего-то делать.
Ральф не отвечал. Тут был коралловый остров. Укрывшись в тени, не
вникая в прорицания Хрюши, он размечтался сладко.
Хрюша не унимался:
- Сколько нас тут всех?
Ральф встал и подошел к Хрюше.
- Не знаю.
То тут, то там ветерок рябил натянутую под дымкой жары гладкую воду.
Иногда он задувал на площадку, и тогда пальмы перешептывались, и свет стекал
кляксами им на кожу, а по тени порхал на блестящих крылышках.
Хрюша смотрел на Ральфа. На лице у Ральфа тени опрокинулись, сверху оно
было зеленое, снизу светлое от блеска воды. Солнечное пятно застряло в
волосах.
- Надо делать чего-то.
Ральф смотрел на него, не видя. Наконец-то нашлось, воплотилось столько
раз, но не до конца рисовавшееся воображению место. Рот у Ральфа расплылся в
восхищенной улыбке, а Хрюша отнес эту улыбку на свой счет, как знак
признанья, и радостно захохотал.
- Если это правда остров...
- Ой, что это?
Ральф перестал улыбаться и показывал на берег. Что-то кремовое мерцало
среди лохматых водорослей.
- Камень.
- Нет. Раковина.
Хрюша вдруг закипел благородным воодушевлением.
- Точно. Ракушка это. Я такую видал. На заборе у одного. Только он звал
ее рог. Задудит в рог - и сразу мама к нему выбегает. Они жуть как дорого
стоят.
У Ральфа под самым боком повис над водою росток пальмы. Хилая земля все
равно уже вздулась из-за него комом и почти не держала его. Ральф выдернул
росток и стал шарить по воде, и от него в разные стороны порхнули пестрые
рыбки. Хрюша весь подался вперед.
- Тихо! Разобьешь...
- А, да ну тебя.
Ральф говорил рассеянно. Конечно, раковина была интересной, красивой,
прекрасной игрушкой; но манящие видения все еще заслоняли от него Хрюшу,
которому среди них уж никак не могло быть места. Росток выгнулся и загнал
раковину в водоросли. Ральф, используя одну руку как опору рычага, другой
рукой нажимал на деревцо, так что мокрая раковина поднялась и Хрюше удалось
ее выловить.
Наконец можно было потрогать раковину, и теперь-то до Ральфа дошло,
какая это прелесть. Хрюша тараторил:
- ...рог. Жуть какой дорогой... Ей-богу, если бы покупать, так это
тьму-тьмущую денег надо выложить... он у них в саду на заборе висел, а у
моей тети...
Ральф взял у Хрюши раковину, и ему на руку вытекла струйка. Раковина
была сочного кремового цвета, кое-где чуть тронутого розоватым. От кончика с
узкой дырочкой к разинутым розовым губам легкой спиралью вились восемнадцать
сверкающих дюймов, покрытых тонким тисненым узором. Ральф вытряхнул песок из
глубокой трубы.
- ...получалось как у коровы, - говорил Хрюша, - и еще у него белые
камушки, а еще в ихнем доме птичья клетка и попугай зеленый живет. В белый
камушек, ясно, не подуешь, вот он и говорит...
Хрюша задохнулся, умолк и погладил блестящую штуку в руках у Ральфа.
- Ральф!
Ральф поднял на него глаза.
- Мы ж теперь можем всех созвать. Сбор устроить. Они услышат и
прибегут...
Он сияя смотрел на Ральфа.
- Ты для этого, да? Для этого рог из воды вытащил?
Ральф откинул со лба светлые волосы.
- Как твой приятель в него дул?
- Он вроде как плевал туда, - сказал Хрюша. - А мне тетя не велела,
из-за астмы. Вот отсюдова, он говорил, надо дуть. - Хрюша положил ладонь на
свое толстое брюшко. - Ты попробуй, а, Ральф. И всех скликаешь.
Ральф с сомненьем приложился губами к узкому концу раковины и дунул. В
раковине зашуршало - и только. Ральф стер с губ соленую воду и снова дунул,
но опять раковина молчала.
- Он вроде как плевал.
Ральф сделал губы трубочкой, впустил в раковину струйку воздуха, и
раковина будто пукнула в ответ. Оба покатились со смеху, и в промежутках
между взрывами смеха Ральф еще несколько минут подряд извлекал из раковины
эти звуки.
- Он вот отсюдова дул.
Ральф наконец-то понял и выдохнул всей грудью. И сразу раковина
отозвалась. Густой, резкий гул поплыл под пальмами, хлынул сквозь лесные
пущи и эхом откатился от розового гранита горы. Птицы тучами взмыли с
деревьев, в кустах пищала и разбегалась какая-то живность.
Ральф отнял раковину от губ.
- Вот это да!
Собственный голос показался ему шепотом после оглушающих звуков рога.
Он приложил его к губам, набрал в легкие побольше воздуха и дунул опять.
Загудела та же нота, но Ральф поднатужился, и нота взобралась октавой выше и
стала уже пронзительным, надсадным ревом. Хрюша что-то кричал, лицо у него
сияло, сверкали очки. Вопили птицы, разбегались зверюшки. Потом у Ральфа
перехватило дух, звук сорвался, упал на октаву ниже, вот он споткнулся,
ухнул и, прошуршав по воздуху, замер.
Рог умолк - немой, сверкающий бивень; лицо у Ральфа потемнело от
натуги, а остров звенел от птичьего гомона, от криков эха.
- Его жуть как далеко слыхать.
Ральф отдышался и выпустил целую очередь коротких гудочков.
Вдруг Хрюша заорал:
- Глянь-ка!
Среди пальм ярдах в ста по берегу показался ребенок. Это был светлый
крепыш лет шести, одежда на нем была порвана, а личико перемазано фруктовой
жижей. Он спустил штаны с очевидной целью и не успел как следует натянуть.
Он спрыгнул с пальмовой террасы в песок, и штанишки сползли на щиколотки; он
их перешагнул и затрусил к площадке. Хрюша помог ему вскарабкаться. А Ральф
все дул, и уже в лесу слышались голоса. Мальчуган присел на карточки и снизу
вверх блестящими глазами смотрел на Ральфа. Убедившись, что тот, очевидно,
не просто так развлекается, а занят важным делом, он удовлетворенно сунул в
рот большой палец - единственный оставшийся чистым.
Над ним склонился Хрюша:
- Тебя как звать?
- Джонни.
Хрюша пробормотал имя себе под нос, а потом прокричал Ральфу, но тот и
бровью не повел, потому что все дул и дул. Он упивался мощью и роскошью
извлекаемых звуков, лицо раскраснелось, и рубашка трепыхалась над сердцем.
Крики из лесу приближались.
Берег ожил. Дрожа в горячих струях воздуха, он укрывал вдалеке
множество фигурок; мальчики пробирались к площадке по каленому глухому
песку. Трое малышей не старше Джонни оказались удивительно близко -
объедались в лесу фруктами. Кто-то щуплый и темный, чуть помоложе Хрюши,
выбрался из зарослей и залез на площадку, радостно всем улыбаясь. Шли еще и
еще. По примеру простодушного Джонни садились на поваленные стволы и ждали,
что же дальше. Ральф продолжал выпускать отдельные пронзительные гудки.
Хрюша обходил толпу, спрашивал, как кого зовут, и морщился, запоминая. Дети
отвечали ему с той же готовностью, как отвечали взрослым с мегафонами.
Кое-кто был голый - те держали одежду под мышкой, кто-то был полуодет,
другие даже одеты, в школьных формах, серых, синих, коричневых - кто в
свитерке, кто в курточке. Тут были эмблемы и даже девизы, полосатые гольфы,
фуфаечки. Зеленая тень укрывала головы, головы русые, светлые, черные,
рыжие, пепельные; они перешептывались, лепетали, они во все глаза глядели на
Ральфа. Недоумевали. И ждали.
Дети парами и поодиночке показывались на берегу, выныривая из-за
дрожащего марева. И тогда взгляд сначала притягивался к пляшущему на песке
черному упырю и лишь затем поднимался выше и различал бегущего человека.
Упыри были тени, сжатые отвесным солнцем в узкие лоскутья под торопливыми
ногами. Ральф еще дул в рог, а к площадке над бьющимися черными лоскутьями
уже неслись двое последних. Двое круглоголовых мальчиков с волосами, как
пакля, повалились ничком и, улыбаясь и тяжко дыша, как два пса, смотрели на
Ральфа. Они были близнецы и до того одинаковы, что в это забавное тождество
просто не верилось. Дышали в лад, улыбались в лад, оба здоровые и
коренастые. Губы у близнецов были влажные, на них будто не хватило кожи, и
потому у обоих смазались контуры профиля и не закрывались рты. Хрюша
склонился над ними, сверкая стеклами очков, и между кличами рога слышно
было, как он заучивает имена:
- Эрик, Сэм, Эрик, Сэм.
Скоро он запутался; близнецы трясли головами и тыкали друг в друга
пальцами под общий хохот.
Наконец Ральф перестал дуть и сел, держа рог в руке и уткнувшись
подбородком в коленки. Замерло эхо, а с ним вместе и смех, и настала тишина.
Из-за блестящего марева на берег выползало черное что-то. Ральф первый
увидел это черное и не отрывал от него взгляда, пока все не посмотрели туда
же. Но вот непонятное существо выбралось из-за миражной дымки, и сразу стало
ясно, что чернота на сей раз не только от тени, но еще от одежды. Существо
оказалось отрядом мальчиков, шагавших в ногу в две шеренги и странно, дико
одетых. Шорты, рубашки и прочий скарб они несли под мышкой; но всех украшали
черные квадратные шапочки с серебряными кокардами. От подбородка до
щиколоток каждого укрывал черный плащ с длинным серебряным крестом по груди
слева и наверху с треугольным жабо. От тропической жары, спуска, поисков
пищи и вот этого потного перехода под палящим небом лица у них темно
лоснились, как свежепромытые сливы. Вожак отряда был облачен точно так же,
только кокарда золотая. Ярдах в десяти от площадки его люди по команде
встали, задыхаясь, обливаясь потом, качаясь под нещадными лучами. Сам он
отделился от них, вспрыгнул на площадку в разлетающемся плаще и со света
щурился в почти непроглядную темень.
- Где человек с трубой?
Ральф догадался, что после солнца ему ничего не видно.
- Человека с трубой тут нет. Это всего лишь я.
Мальчик подошел к Ральфу вплотную, сверху глянул на него и скроил
недовольную мину. Вид светловолосого мальчишки с кремовой раковиной на
коленях его, кажется, не впечатлил. Он сразу отвернулся, взмахнув черными
полами.
- Значит, и корабля нет?
Под взметнувшимся плащом он был тощий, высокий, костлявый, из-под
черной шапочки выбились рыжие волосы. Лицо, все в веснушках и складках, было
противное, но не глупое. И на этом лице горели голубые глаза, в них металась
досада и вот-вот могла вспыхнуть злость.
- Значит, взрослых нет?
Ральф ответил, уже ему в спину:
- У нас собрание. Присоединяйтесь.
Мальчики в плащах начали ломать строй. Высокий на них прикрикнул:
- Хор! Стоять смирно!
Устало, покорно хористы снова втиснулись в строй и, покачиваясь, стояли
на солнцепеке. Кое-кто все же отважился хныкать:
- Меридью... Ну, Меридью же, ну, можно мы...
А потом один хлопнулся ничком, и строй смешался. Упавшего взгромоздили
на площадку и положили. Меридью посмотрел на него пристально и не утратил
выдержки.
- Ладно. Садитесь. А этот - ну его, пускай лежит.
- Но как же, Меридью...
- Он вечно в обморок падает, - сказал Меридью. - И в Аддис-Абебе, и в
Гибралтаре. И на утренях плюхался прямо на регента.
Последнее замечание вызвало смешки хористов, которые черными птицами на
жердочках обсели поваленные стволы и не сводили глаз с Ральфа. У них Хрюша
не стал спрашивать имена. Его устрашило ведомственное превосходство и
уверенная начальственность в голосе Меридью. Он притаился за Ральфом и
занялся своими очками.
Меридью снова повернулся к Ральфу.
- Значит, здесь нет ни единого взрослого?
- Ну да.
Меридью тоже сел и всех обвел глазами.
- Итак, самим надо выпутываться.
Хрюша из-за плеча у Ральфа позволил себе вставить:
- Поэтому Ральф и созвал сбор. Чтобы решить, чего нам делать. Мы пока
что у всех спросили, кого как звать. Вот это Джонни. Эти двое, они близнецы,
Сэм и Эрик. Кто Эрик? Ты? Нет, это Сэм...
- Я Сэм...
- А я Эрик.
- Я всем предлагаю познакомиться, - сказал Ральф. - Я, например, Ральф.
- Так мы ведь уже, - сказал Хрюша. - Мы же только что спрашивали.
- Мы не младенцы, - сказал Меридью. - С какой стати мне называться
Джеком? Я - Меридью.
Ральф посмотрел на него искоса. Да, это был голос человека серьезного,
который знает, чего он хочет.
- Потом этот, - Хрюша уже разогнался, - ой, я забыл...
- Ты чересчур много болтаешь, - сказал Джек Меридью. - Заткнись,
Жирняй.
Раздались смешки.
- Вовсе он не Жирняй, - крикнул Ральф, - его истинное имя - Хрюша!
- Хрюша!
- Хрюша!
- Ой, Хрюша!
Тут раздался настоящий взрыв хохота, хохотали все, даже самые
маленькие. Смех вдруг сплотил мальчиков, и только Хрюша остался вне этого
тесного дружеского кружка. Он залился краской, насупился и опять занялся
очками.
Наконец смех замер и продолжалась перекличка. Был тут Морис, второй в
хоре по росту после Джека, но плотней; он все время улыбался. Был тощий
дичок, которого никто не знал; погруженный в себя, он скрытно держался в
сторонке. Пробормотал, что зовут его Роджер, и снова умолк. Билл, Роберт,
Харольд, Генри; тот мальчик из хора, который упал в обморок, теперь сел,
прислонясь к пальмовому стволу, бледно улыбнулся Ральфу и назвался Саймоном.
Потом Джек сказал:
- Надо решить, как нам спасаться.
Пронесся гул голосов. Совсем маленький мальчик - Генри - объявил, что
он хочет домой.
- Тише вы, - проговорил Ральф рассеянно. Он поднял рог. - По-моему,
чтобы решать, сначала надо выбрать главного.
- Главного! Главного!
- Главным могу быть я, - без обиняков сказал Джек, - потому что я
староста и я запеваю в церкви и до-диез могу взять.
Снова гул голосов.
- Ну и вот, - сказал Джек, - я...
Он запнулся. Черненький - Роджер - наконец-то расшевелился, он
предложил.
- Давайте проголосуем.
- Ага!
- Голосуем за главного!
Выборы оказались забавой не хуже рога. Джек было начал спорить, но
кругом уже не просто хотели главного, но кричали о выборах и чуть не все
предлагали Ральфа. Никто не знал, почему именно его; что касается смекалки,
то уж скорей ее проявил Хрюша, и роль вожака больше подходила Джеку. Но
Ральф был такой спокойный, и еще высокий, и такое хорошее было у него лицо;
но непостижимее всего и всего сильней их убеждал рог. Тот, кто дул в него, а
теперь спокойно сидел на площадке, держа на коленях эту хрупкую красивую
штуку, был, конечно, не то что другие.
- Который с раковиной!
- Ральфа, Ральфа!
- Пусть с трубой будет главный!
Ральф поднял руку, прося тишины.
- Хорошо. Кто за Джека?
С унылой покорностью поднялись руки хористов.
- Кто за меня?
Руки всех, кто не в хоре, кроме Хрюшиной, тут же взлетели вверх. Хрюша
посмотрел, подумал и тоже нехотя потянул руку.
Ральф посчитал:
- Значит, главный - я.
Все захлопали. Хлопал даже хор. Лицо у Джека вспыхнуло от досады, так
что исчезли веснушки. Он дернулся, хотел встать, раздумал и снова сел под
длящийся грохот рукоплесканий. Ральф смотрел на него, ища, чем бы его
утешить.
- Хор, конечно, остается тебе.
- Пусть они будут солдаты!
- Или охотники!
- Нет, лучше пусть...
Веснушки вернулись на лицо Джека. Ральф помахал рукой, прося тишины.
- Джек отвечает за хор. Они будут - ну кто, как ты хочешь?
- Охотники.
Джек и Ральф улыбнулись друг другу с робкой симпатией. И все затрещали
наперебой.
Джек встал.
- Ладно, хор. Можете разоблачаться.
Будто их распустили с урока, мальчики повскакивали с мест, загалдели,
побросали на траву плащи. Свой Джек расстелил на пальме рядом с Ральфом. Его
серые шорты прилипли к телу от пота. Ральф посмотрел на них восхищенно, и,
перехватив этот взгляд, Джек объяснил:
- Я гору хотел перейти, поискать воду. А тут твоя раковина.
Ральф улыбнулся и поднял рог, требуя тишины.
- Слушайте, слушайте. Мне нужно время, чтобы все обдумать. Я еще не
решил с чего начинать. Если это не остров, нас сразу спасут. Так что надо
разобраться, остров это или нет. Все остаются здесь. Никуда не расходиться.
Мы втроем - больше не надо, только запутаемся и потеряемся, - мы втроем
пойдем в разведку. Пойду я, Джек и... и...
Он обвел глазами круг возбужденных лиц. Пойти рвались все.
- И Саймон.
Вокруг Саймона захихикали, и он встал, посмеиваясь. Теперь, когда
обморочная бледность прошла, он оказался маленьким, щуплым, живым и глядел
из-под шапки прямых волос, черных и жестких.
Он кивнул Ральфу:
- Я пойду.
- И я...
Джек выхватил из-за спины большой охотничий нож и всадил в дерево.
Поднялся и замер гул.
Хрюша разволновался:
- И я пойду.
Ральф повернулся к нему:
- Ты не годишься для этого дела.
- Все равно...
- Без тебя обойдемся, - отрезал Джек. - Троих вполне достаточно.
Хрюша сверкнул очками.
- Я с ним был, когда он рог нашел. Я с ним был самый первый.
... ... ... Продолжение "Повелитель мух [ 8]" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |