Вход    
Логин 
Пароль 
Регистрация  
 
Блоги   
Демотиваторы 
Картинки, приколы 
Книги   
Проза и поэзия 
Старинные 
Приключения 
Фантастика 
История 
Детективы 
Культура 
Научные 
Анекдоты   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Персонажи
Новые русские
Студенты
Компьютерные
Вовочка, про школу
Семейные
Армия, милиция, ГАИ
Остальные
Истории   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Авто
Армия
Врачи и больные
Дети
Женщины
Животные
Национальности
Отношения
Притчи
Работа
Разное
Семья
Студенты
Стихи   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рубрикатор 
Иронические
Непристойные
Афоризмы   
Лучшие 
Новые 
Самые короткие 
Рефераты   
Безопасность жизнедеятельности 
Биографии 
Биология и химия 
География 
Иностранный язык 
Информатика и программирование 
История 
История техники 
Краткое содержание произведений 
Культура и искусство 
Литература  
Математика 
Медицина и здоровье 
Менеджмент и маркетинг 
Москвоведение 
Музыка 
Наука и техника 
Новейшая история 
Промышленность 
Психология и педагогика 
Реклама 
Религия и мифология 
Сексология 
СМИ 
Физкультура и спорт 
Философия 
Экология 
Экономика 
Юриспруденция 
Языкознание 
Другое 
Новости   
Новости культуры 
 
Рассылка   
e-mail 
Рассылка 'Лучшие анекдоты и афоризмы от IPages'
Главная Поиск Форум

Кюртис, Жан-Луи - Кюртис - Молодожены

Проза и поэзия >> Переводная проза >> Кюртис, Жан-Луи
Хороший Средний Плохой    Скачать в архиве Скачать 
Читать целиком
Жан-Луи Кюртис. Молодожены

---------------------------------------------------------------

ф 84 Веркор и Коронель, Перек Ж., Кюртис Ж.-Л., Ремакль А.

Французские повести: Пер. с фр. / Сост. и вступ. ст. Ю. П. Уварова; Ил.

В. Л. Гальдяева. М.: Правда, 1984. -- 640 с., ил.

OCR: Super-puper@mail.ru

---------------------------------------------------------------



     Перевод Лилианы Лунгиной


     Jean-Louis Curtis

     Jeune couple

     Paris 1967


     -- Конечно, номер в этом дворце с балконом на лагуну совсем не то, что наша гостиничка. Слушай, давай переедем туда на одну ночь? На одну-единственную, последнюю? Можем мы себе это позволить? Как ты думаешь, сколько стоит такой номер в сутки? Дорого?

     -- Десять тысяч лир, наверно.

     -- Пустяки! Разрешим себе? Шикнем в последнюю ночь?

     -- Посмотрим. В зависимости от того, как у нас будет с деньгами. В четверг или в пятницу я тебе точно скажу, получится или нет.

     -- Знаешь, мне жутко хочется! Чтобы хоть разок, хоть на один вечер почувствовать себя богатой.

     -- Конечно, если отказаться от посещения виллы "Барбара", то, я думаю, мы смогли бы...

     -- А что в этой вилле "Барбара"?

     -- О! Это одна из палатинских вилл, там фрески...

     -- А ну ее к черту!

     -- ...Веронезе.

     -- Мы уже обегали столько музеев и церквей!.. Живопись и все прочее -- это, конечно, прекрасно, но... Я предпочитаю провести одну ночь в "Даниели". А всем расскажем, что жили там все время. Ладно?

     -- Ну ты и обманщица, пижонка! Пошли, нам подали нашу ладью.

     Он берет ее за руку, и они бегут к причалу. Весело. Допотопный катерок, пыхтя, разворачивается. Они в шутку называют его ладьей, посмеиваясь над итальянской высокопарностью. Ладья Тристана и Изольды, ладья Антония и Клеопатры. Группы туристов идут по набережной. Они спешат, вид у них сосредоточенный. Эти люди заплатили за развлечения и полны решимости получить за свои деньги все сполна. Она поворачивает голову: у гостиницы "Даниели" молодая пара, судя по всему, американцы, садится в глиссер. Лакей в сине-белом полосатом жилете несет их матерчатый сак. Гондольер (соломенная шляпа с развевающейся красной ленточкой, матросский воротник) поправляет желтые подушки на сиденьях. Роскошный глиссер так и сверкает надраенной медью и никелем. Молодые люди удобно располагаются. Обоим лет по тридцать. Оба бронзовые от загара, этакие великолепные животные. Какая свобода в движениях! И эта улыбка! Их одежда сидит так безупречно, что кажется второй кожей, словно они с ней родились и она росла вместе с ними. Нет, в самом деле, такими бывают только американцы... Ну и, конечно, они держат друг друга за руки, как и положено влюбленным.

     -- Обожаю нашу ладью, -- говорит она с чуть наигранной нежностью. -- Правда, очень уж демократично -- так и отдает оплаченным отпуском, -- зато весело.

     В Лидо у них "свой" пляж. Как и "своя" ладья, он тоже отдает тем же оплаченным отпуском, и выбрали они его, конечно, не потому, что он им так уж понравился, а по необходимости. Пляж этот примыкает к городскому, бесплатному, и кабинка для переодевания -- вполне примитивное сооружение -- стоит здесь всего 300 лир в день. До пляжа ходит автобус только каждые 15 минут и к тому же всегда битком набитый. Всегда. Поэтому чаще они идут пешком. Пройти надо с километр вдоль огороженных частных пляжей, все более и более дешевых по мере того, как удаляешься от Эксельсиора, где нежатся на солнце сильные мира сего. "Эта прогулка, -- сказал он как-то, -- предметный урок экспериментальной социологии: видишь все социальные перегородки внутри христианской демократии".

     На полпути она вдруг садится на скамейку. Он присаживается рядом и спрашивает с тревогой:

     -- Ты устала?

     Она отрицательно качает головой. Однако он замечает, что она бледна и у нее круги под глазами.

     -- Ты что-то чувствуешь? -- спрашивает он, и взгляд его скользит по ее талии.

     -- Нет. Еще рано. Кажется, до начала третьего месяца не чувствуешь ничего.

     -- Тебя не тошнит?

     -- Сейчас нет. Я немножко...

     Она так и не говорит, что именно она немножко. Она улыбается.

     -- Просто я берегу себя.

     -- Интересно, на что оно теперь похоже?

     -- Комочек желатина наподобие головастика. Мерзость, должно быть, изрядная.

     -- Когда я думаю о том, что ты... что это вот тут, -- он бережно коснулся ее живота. -- Я все время об этом думаю.

     -- Ну, знаешь, ничего тут сверхъестественного нет, -- говорит она. -- С сотворения мира миллиарды баб... Восхищаться тут особенно нечем.

     -- Нет, есть чем, если знаешь, что ты ответствен... Я еще не привык к этой мысли.

     Она спрашивает, в самом ли деле "это что-то значит для него". Что до нее, то, кроме смутного чувства страха и постоянной боязни тошноты, она пока ничего не испытывает.

     -- Не очень-то романтично, -- заключает она, вставая. И они идут дальше, к самому дальнему пляжу.

     -- Мы вернемся сюда через несколько лет, -- говорит он. -- Вот тогда мы совершим наше настоящее свадебное путешествие. Денег будет побольше.

     Она искоса глядит на него, и губы ее растягиваются в неопределенной улыбке:

     -- Ты думаешь?

     -- Что мы вернемся или что будет больше денег?

     -- И то и другое.

     -- Да, думаю. Мы остановимся в отеле "Даниели", в номере "люкс" с анфиладой комнат. А может, снимем для нас двоих целый дворец.

     Ее улыбка стала более определенной.

     -- Договорились. Сегодня же пойдем на Большой канал выбирать дворец. Всегда все лучше делать заблаговременно.

     На пляже она ложится на спину и вытягивает руки вдоль тела. "Ты -- египетская статуэтка, тебя только что вынули из песка, где ты пролежала три тысячи лет, но время не тронуло тебя". Она небольшого роста, но сложена идеально. Белый купальник удачно оттеняет матовость ее кожи. Он устраивается рядом, но так, чтобы все время любоваться ею. Он не в силах отвести от нее глаз, это ясно. Нетрудно также догадаться, что ему все время хочется целовать ее, как-то невзначай до нее дотронуться. Маленькая египетская богиня, поверженная на песок, она лежит на солнце, не шелохнувшись, но он все время в движении, он ничего не может с собой поделать. Он то украдкой касается ее плеча, бедра или колена, то пригибает голову так, словно склоняется над микроскопом, чтобы разглядеть ее гладкую, бархатистую, нежную кожу. Проходящие мимо мальчишки и девчонки цвета пеклеванного хлеба бросают на них те беглые, но цепкие взгляды латинян, которые за долю секунды схватывают все, оценивают ситуацию и выносят беспощадно точный приговор: молодожены (у обоих обручальные кольца) небогаты, поскольку они здесь, а не там, она красивее его, он более влюблен.

     Теперь, встав на колени, он склоняется над ней и втирает ореховое масло в это уже и так отполированное, будто отлитое из бронзы, тело. Он нежно поглаживает ей спину, тихонечко массирует ее. Его движения сладострастно медлительны: процедура эта стала обрядом -- словно он бальзамирует умершую или живую девушку, готовя ее к бракосочетанию с богом. Потом он вытирает руки махровым полотенцем. Она переворачивается на живот и сдвигает бретельки лифчика, чтобы плечи загорели ровно. Она просит его передать ей газеты и сигарету. Он поспешно вскакивает, он счастлив, что может хоть чем-то услужить ей, сделать приятное, окружить ее заботой, хоть что-то добавить к ленивому благоденствию этого дня. Она говорит: "Спасибо, дорогой, ты просто прелесть!" Ока листает газету -- это художественный еженедельник. Задерживается на странице, посвященной кино и театру.

     -- Смотри-ка, новый фильм Премингера. Надо пойти, как приедем, это must [необходимо (англ.)].

     Он улыбается, быть может, из-за этого английского слова, которое она произнесла с милым парижским акцентом; быть может, его позабавила и умилила фривольность маленькой египетской богини, которая скоро станет матерью. Он говорит:

     -- Да, дорогая, обязательно пойдем.

     Себе он купил "Монд". Он хочет быть в курсе всего, что происходит в мире, знать, как разворачиваются военные действия там, где еще бушует война, каковы последние достижения в покорении космоса, насколько остры сейчас расовые конфликты... Каждый день он приносит с собой на пляж и книгу, но ему еще ни разу не удалось ее даже раскрыть -- время уходит на купанье (в теплой воде Адриатического моря можно плавать часами), на созерцание жены, на разговоры с ней, на обряды "бальзамирования" и прислуживания (то подать ей сигарету, то газеты, то еще что-нибудь в этом роде) и на глазенье по сторонам, на наблюдение за кипящей вокруг жизнью, неизменной, но вместе с тем постоянно меняющейся.

     Вот продавец мороженого, его выкрики "gelati!" [мороженое! (итал.)] напоминают боевой клич, столь воинственны интонации его голоса, и он проходит вперед-назад по пляжу каждые двадцать минут с регулярностью челнока на ткацком станке. Ровно в три часа появляется развязная девчонка, еще совсем подросток, похожая на кузнечика -- длинные тонкие ноги и коротенькое туловище; ее всегда сопровождает эскорт из пяти-шести мальчишек, приплясывающих на ходу под звуки транзистора, болтающегося у нее на плече. Не обходится дело и без вечно орущей матроны -- "такую мы видели сто раз в фильмах, помнишь "Августовское воскресенье"?". Первые дни их забавляла эта атмосфера средиземноморской комедии, они словно каким-то чудом попали в кадр итальянского неореалистического фильма. Но постепенно все это перестало их забавлять: транзисторы орали чересчур громко, мальчишки были слишком наглы, и весь этот пестрый мирок оказался скорее вульгарным и грубым, чем живописным... Да и без грязной, засаленной бумаги, которая повсюду валялась, тоже можно было бы обойтись.

     Когда они возвращаются назад на своей "ладье", он говорит, что не может наглядеться на город, особенно в этот час: Венеция в действительности еще волшебней, еще прекрасней, чем рисовалась в мечтах, чем представлялась воображению по картинам, книгам, фильмам. И добавляет, как бы извиняясь:

     -- Каждый вечер я повторяю одно и то же... Ты, верно, считаешь, что я заговариваюсь!

     -- Вовсе нет, дорогой, я думаю то же, что и ты, -- с горячностью возражает она.

     -- Да, но ты не повторяешь все время одно и то же.

     -- Ну и что? -- прерывает она. -- В каждом есть что-то косное. Когда живешь вместе, надо с этим мириться, это несложно. Лучше говорить все, что приходит в голову, зато не чувствовать себя скованным.

     -- Но я так боюсь тебе наскучить...

     -- Бедная я, несчастная! -- говорит она приглушенным голосом с нарочитым отчаянием. -- Я вышла замуж за самого большого идиота на свете!

     Они смотрят друг на друга с улыбкой. Она чмокает его в щеку и склоняет голову ему на плечо. Он чуть приоткрывает рот, словно задыхаясь под бременем этого счастья.

     -- С ума сойти, как я загорела за неделю! -- говорит она. -- Гляди! -- Она протянула ему обнаженную руку. -- Я темнее тебя. Ко мне загар лучше пристает.

     -- Это солнце к тебе пристает, оно в тебя влюбилось.

     -- Ах, как вы галантны, господин мой муж.

     Гостиница, в которой они остановились, точнее pensione, расположена за La Salute. Из окна их номера виден кусочек лагуны с La Guidecca вдали, а если высунуться, то виден даже фасад Le Redentore. Гостиница чистая, относительно тихая и недорогая; но вечером надо не опоздать на последний vaporetto [пароходик (итал.)], чтобы переправиться через канал, -- брать каждый раз гондолу им явно не по карману. Эта связанность, по ее мнению, портит все удовольствие... "Мы вроде как загородники, вечно озабоченные, как бы не опоздать на последний поезд..."... портит все удовольствие от вечера на площади Святого Марка. Ведь так часто хочется пошататься там подольше, "когда уже почти нет туристов и Венеция принадлежит только нам". Ей хочется также "хоть разок" попозже посидеть в баре "Гарри", она уверена, что после полуночи там можно встретить "интересных людей".

     -- А кого ты называешь интересными людьми?

     -- Иностранцев, которые часть года проводят в Венеции. Тех, кто купил здесь дворцы. Южноамериканских миллионеров.

     -- Ты считаешь, что они интереснее других?

     -- Еще бы! Богатые, знаменитые люди всегда интересны.

     -- Но почему, объясни мне?

     -- Да хотя бы по одному тому, что они богаты и знамениты. Они не как все. Этакие прекрасные чудовища. Не говоря уже о том, что они могут, невзирая на это, оказаться и не менее человечными, чем простые смертные.

     Он давно уже обратил внимание на то, что она очень охотно употребляет прилагательное "человечный".

     У себя в номере они ложатся на кровать отдохнуть. Это час поцелуев и нежных ласк. Он хотел бы еще долго-долго лежать с ней вот так, это видно, но она мягко, с милой улыбкой высвобождается из его объятий, говорит, что "надо быть благоразумным" и что давно пора одеваться.

     Переодевание к обеду -- весьма важный момент в их распорядке дня. Вернее, ее переодевание, потому что он, собственно говоря, справляется с этим в два счета. Он вообще охотнее всего пошел бы обедать в том виде, в каком был утром (полотняные брюки и сандалии), но она внушила ему, что куда приятнее переодеться, "обед должен быть праздником", и он покорно влезает в брюки из шерстяной фланели и синюю куртку с серебряными пуговицами; она настаивает и на галстуке. У нее же на этот обряд уходит не меньше часа. Но он не жалуется. Он присутствует на этом ежедневном спектакле, на разыгрывании одной из мистерий женственности... "Туалет Клеопатры" -- так называет он это действо, и впрямь в результате его возникает некая экзотическая принцесса, ничуть не похожая на ту простую, без ухищрений, девушку, которую он видел на пляже. Не похожая, но тоже на редкость красивая и удивительно привлекательная. Платье, украшения, волосы, блестящие от лака; но главное, косметика, которая придает глазам, оттененным сине-зелеными веками, миндалевидную форму, а всему ее юному лицу -- эффектную неподвижность маски.

     Впрочем, изменяется не только ее внешний облик, но и поведение, манера держаться и даже дикция; так, например, каждый вечер он снова поражается той обходительности, с которой его жена обращается с официантами или с хозяином ресторана, когда он подходит к их столику поздороваться. Кажется, что эту совсем особую светскую обходительность она надела вместе со своим коротким "полувечерним" платьем, и обходительность эта стала такой же неотъемлемой частью ее туалета, как, скажем, запах дорогих духов. Он был в восторге от ее умения подать себя. В первый же вечер он сделал ей на этот счет комплимент: "Знаешь, я восхищен: с ума сойти, до чего ты элегантна! Я горжусь тобой!"

     -- Собственно говоря, ты прав, -- говорит она, когда они садятся за столик. -- Я предпочитаю нашу тратторию великолепию "Даниели". Здесь хоть все подлинное. И обстановка, и еда без туфты.

     Она виновато прикусывает губу и смеется.

     -- Ой, прости, дорогой! Забыла, что ты не любишь этого слова.

     -- Да говори его себе на здоровье!

     -- Нет, нет. Не знаю, право, почему ты его не любишь, но, раз так, я его навсегда исключу из обихода... Посмотрим, что сегодня в меню.

     Она долго изучает меню с видом знатока и все колеблется, что взять, хотя выбор не так уж велик и она уже успела перепробовать все блюда.

     -- Ну что, возьмем scampi? [омары (итал.)] Или лучше scallopine? [эскалопы (итал.)] А может, мне остановиться на lasagne?.. [лапша с овощами в мясном соусе (итал.)] Да, решено, я буду есть lasagne. Это забавно.

     Он все еще не перестает удивляться ее способности находить "забавными" вещи, к которым на первый взгляд это определение совершенно не подходит, потому что они совсем из другой области. Когда речь идет о еде, то естественней назвать ее вкусной, а произведение искусства прекрасным.

     -- Дорогая, ты всегда поражаешь меня неожиданностью своих определений, -- говорит он весело. -- По-твоему, lasagne забавны?

     -- Ну да, их забавно есть. Не разберешь, что это -- овощи или мясо...

     -- Удивляюсь, как это ты еще не сказала, что забавны La Salute или площадь Святого Марка.

     -- Что ж, и они забавны в известном смысле. Все зависит от точки зрения. Для марсианина площадь Святого Марка должна быть безумно забавной -- ну что, съел?

     -- Но ты же не марсианка.

     -- Конечно, дорогой. Из нас двоих скорее ты марсианин.

     И они с нежностью посмотрели друг на друга. Ее глаза мерцают, как самоцветы, должно быть, из-за сине-зеленых век... Он шепчет:

     -- Слижу я горькую слезу, разбавленную сладким гримом.

     Она изображает испуг:

     -- У меня потекли ресницы! Какой ужас!

     -- Это цитата.

     -- Точно. Откуда это?

     -- Маллармэ.

     -- Сколько стихов ты знаешь... Никогда бы не подумала. Ты ведь занимаешься наукой.

     -- Так мало.

     -- Правда, дорогой. От ученого у тебя одна рассеянность. Когда уж ты наконец изобретешь порох? А вот и Марио.

     К ним подходит хозяин, чтобы самолично взять заказ. Даже в таком дешевом ресторанчике это знак особого внимания. Сеньор Марио всячески демонстрирует свою симпатию к этой молодой французской паре "in viaggi di nozze" [свадебное путешествие (итал.)]. Он делает вид, будто всерьез флиртует с молодой дамой, оба дурачатся, не скупясь на соответственные жесты и мимику, и получают полное удовольствие. Она по-ребячьи радуется этой нелепой игре, ведет себя как принцесса, которой удалось вырваться из тисков этикета!

     -- Обожаю Марио, -- говорит она, когда хозяин направился к другому столику. -- Он душка.

     -- По-моему, он позволяет себе слишком много. Ты не считаешь?

     -- Только попробуй сказать, что ты ревнуешь.

     -- Пожалуй, немножко.

     -- Какая прелесть!

     -- Мне вдруг показалось, что все это уже однажды было.

     -- Было? Предатель! Ты ездил в Венецию с другой? Нет? Клянись, что этого не было.

     -- Клянусь! Клянусь, что этого не было, потому что этого не могло быть никогда! Провалиться мне на этом месте, если вру!

     -- Значит, ты водил какую-то девчонку в итальянский ресторан в Париже. Говори, кого?

     -- Нет, я никого не водил! Скорее это кадр из фильма.

     -- Что?

     -- Мне кажется... Должно быть, я видел в кино такую сцену: влюбленная пара в ресторане, и хозяин все время демонстративно ухаживает за дамой...

     Она опускает глаза и несколько секунд глядит на скатерть; кончиками пальцев она катает крошку хлеба возле тарелки.

     -- Ничего тут такого нет, -- добавляет он, помолчав. -- Кино теперь снимают про все.

     В ресторан входит уличный певец. Он запевает "Torna Sorriento" ["Вернись в Сорренто" (итал.)], аккомпанируя себе на мандолине, и пробирается между столиками. Вот он уже стоит возле нее. Он поет только для нее, словно это серенада. Муж стискивает пальцы, он изо всех сил старается сохранить на лице улыбку, но левый уголок его губ подергивается, как от нервного тика. Ему явно неприятно, что их троица привлекает всеобщее внимание.

     Только некоторое время спустя, уже на террасе кафе "Флориан", он успокаивается: никто больше не обращает на них внимания, они уже не актеры, а зрители. Спектакль, который они пришли смотреть, -- это толчея иностранных туристов на площади. Она не устает (уверяет она) смотреть на это "непрерывное кино". Иногда, правда, кажется, что она педалирует, демонстрируя эту свою увлеченность, играет ею, словно веером, но он готов участвовать в этой игре: ничего нет приятнее (он говорил ей это уже несколько раз, как бы желая подчеркнуть их согласие во всем), чем вместе смеяться над одним и тем же. Помимо близости, больше всего роднит людей смех... Минуты, когда их обоих вдруг охватывало неудержимое веселье, были, бесспорно, лучшими за все путешествие.

     -- До чего эти люди омерзительны, -- говорит она (сегодня зрелище толпы на площади забавляло ее недолго). -- Во всяком случае, большинство. Летом не стоит сюда ездить.

     -- А где летом не встретишь туристов? Разве что на Огненной Земле или в Гренландии.

     -- Ты только погляди на них! Какие уроды! Надо бы запретить людям с такими рожами ездить в места вроде Венеции.

     -- Подлинный интеллектуал, да еще левых убеждений...

     -- Прежде всего, я не считаю себя интеллектуалкой. Потом левые убеждения вовсе не обязывают проводить жизнь в обществе всякой шушеры.

     -- Ты их считаешь шушерой?

     -- Еще бы! И французы хуже всех. Ты видел, как сегодня утром группа молодых обормотов пела "Прощай, до свидания!" перед Святым Марком?

     Его передернуло от грубого слова: он не любит, когда она так выражается. Как-то раз он очень деликатно сказал ей об этом. Она тогда ответила: "Все девчонки теперь так говорят... Такова эпоха. И мы не святоши".

     -- Это были ребята из "Молодежного турклуба" или что-то в этом роде.

     -- Ну и что с того? Из-за них всю эту красоту хочется послать к чертовой матери... После паузы она говорит нервно:

     -- Пойдем в бар "Гарри" -- переменим обстановку.

     Он помрачнел. Быть может, его пугали эти резкие перепады настроения, эта внезапная депрессия.

     В баре "Гарри" пусто, только трое парней лет по двадцати сидят на табуретах у стойки. Одеты они ультрамодно. Парни, видно, ждут кого-то и не знают, как убить время.

     -- Здесь лучше, -- говорит она с удовлетворением. -- На этих хоть смотреть не противно.

     Она заказывает виски. А парни преспокойно разглядывают ее, нисколько не смущаясь присутствием мужа.

     -- Им, верно, здорово скучно, -- говорит он тихо.

     -- Нет клиентуры, -- отвечает она тоже шепотом.

     -- Какой клиентуры?

     -- Дорогой, ты что, с неба свалился?

     -- Ты думаешь, что... пожилые дамы?

     -- Или господа. Такие типы, как правило, "двустволка".

     Он засмеялся.

     -- Смешно!

     -- Ты не знал этого слова?

     -- Нет. Впервые слышу.

     -- Клянусь, иногда я просто недоумеваю, откуда ты такой взялся. Словно с луны свалился.

     -- Зато ты чересчур в курсе всего. Подозрительно.

     Они опять смотрят друг на друга и улыбаются.

     Тучи рассеялись. Это видно по ряду признаков, прежде всего по тому, как снова изменилось ее настроение. Она вновь обрела потускневшую было привлекательность. Она оживленно поддерживает разговор, ее лицо то и дело освещает "ослепительная" улыбка. И больше она ни разу, ни единого раза не взглянула на тех трех типов у стойки.

     В номере, в полночь, ее оживление снова меркнет.

     -- Какая программа на завтра?

     -- Санта Элвизе, церковь, где два Тьеполо. А заодно осмотрим дворец Лаббиа -- он неподалеку.

     -- А вообще, сколько в Венеции церквей? Нам еще много осталось?

     Так как он молчит, она встает, подходит к нему и целует его в губы.

     -- Это не упрек, дорогой. Ты потрясный гид. Благодаря тебе я столько всего узнала! Но мы уже обегали такую прорву церквей. Я просто немного устала.

     -- Мы посмотрим Санта Элвизе в другой раз, дорогая. Или вообще не посмотрим. Прости меня.

     -- Нет, это я должна просить у тебя прощения. Ты не сердишься?

     -- Ну что ты! Я понимаю, что ты устала. Я должен был сам об этом подумать.

     Она садится на край кровати.

     -- Дай сигаретку. Мне еще неохота спать. А тебе?

     -- Мне тоже.

     Он прикуривает и сует ей в рот зажженную сигарету. Садится рядом с ней. Обнимает ее.

     -- Как глупо, -- говорит она, -- что я не догадалась попросить Ариану дать мне письмо к ее друзьям. У нее здесь есть друзья. Люди с положением. Она называла мне их фамилию, но я забыла, а написать ей уже поздно. С темпами итальянской почты ответ от нее придет, когда нас уже здесь не будет.

     -- Ты соскучилась по обществу?

     Он склонил голову ей на плечо, держит ее руку в своих и то и дело подносит к губам. Это как игра.

     -- Мы никого не видим, -- отвечает она с напряженной улыбкой, -- вот уже целую неделю.

     -- Но мы же в свадеб...

     -- Я тебе скажу, -- говорит она, желая внести ясность. -- Видеть я никого не хочу, но мне охота пойти к кому-нибудь на коктейль. Музыка... Знаешь, особая атмосфера, немного виски...

     Он уже не подносит ее руку к губам. Молчание. Она тушит в пепельнице недокуренную сигарету. Она смотрит прямо перед собой.

     -- Что с тобой? -- спрашивает она глухим голосом.

     -- Ничего.

     -- Нет, что-то есть. Это из-за того, что я сейчас сказала? Ты считаешь, мне не должно хотеться пойти на коктейль?

     -- Нет, уверяю тебя...

     -- Я сразу чую, когда что-то не так. От меня ты ничего не утаишь.

     Она поворачивается к нему и покрывает его лицо быстрыми поцелуями.

     -- Болван ты мой дорогой! Боишься, что я скучаю, ведь верно? Я в жизни не была так счастлива, как теперь. Ты мне веришь? Скажи, что веришь. Поклянись!

     Они долго целуются. Он прижимает ее к себе. Он закрывает глаза. Вид у него страдальческий. Спустя минуту или две она тихонько высвобождается из его объятий. Слышно, как в соседней комнате кто-то зашевелился, недовольно заворчал.

     -- Ну вот, этого типа мы явно разбудили, -- шепчет она. -- С ума сойти, до чего же рано ложатся в этом заведении! А перегородочки тонюсенькие! Скажи, тебе хочется спать?

     Он снова ее обнимает.

     -- Мне хочется курить и разговаривать, -- говорит она и вновь высвобождается из его объятий, на этот раз чтобы взять со стола сигарету. Потом ложится на спину рядом с ним. Пепельницу ставит себе на живот. Затягивается и пускает струйку дыма.

     -- Как только вернемся в Париж, надо будет искать квартиру, -- говорит она. -- На помощь Арианы я особенно не рассчитываю.

     Он не спешит ей ответить, но она тормошит его, и он вяло говорит, что да, как только они вернутся, он займется поисками жилья.

     -- Не жилья, дорогой, -- поправляет она, -- а отдельной квартиры со всеми удобствами. Ведь есть новостройки с коридорной системой и общими уборными на этаже. Ты разве не знал?

     -- Нет, не знал.

     Потом она говорит, что ей неохота жить у стариков, ни у своих, ни у его. Конечно, и те и другие "просто прелесть какие люди", но пропасть между поколениями в наш век не преодолеешь. Нет, они снимут меблированную двухкомнатную квартирку со всеми удобствами где-нибудь в приличном районе. Это стоит примерно восемьсот новых франков в месяц. Да, сперва им придется удовлетвориться двухкомнатной квартирой. А потом, когда у него будет нормальный оклад...

     -- Кстати, предложение "Юниверсал моторс" еще не отпало? Тебе непременно надо туда устроиться. Ведь, в конце концов, у тебя квалификация куда выше, чем у Шарля, а он зарабатывает сорок тысяч в месяц. Почему бы тебе не получать столько же? У него ведь даже нет диплома инженера.

     -- Но у него зато коммерческое образование.

     -- Неважно, им нужны инженеры. Они ведь сами предложили тебе...

     Она размечталась о будущем.

     -- А мне надо будет пристроиться в какую-нибудь газету.

     Или на радио. У нее, говорит она, очень "микрофонный" голос. Хотя журналистика, пожалуй, больше подходит. Он ласково напоминает ей, что у нее уже двухмесячная беременность и что скоро она, возможно, не сможет работать вне дома. Нет, она с ним не согласна. В наш век (говорит она) женщины вкалывают до самых родов. Она вовсе не намерена запереться в меблирашке на семь месяцев, торчать на кухне да шить приданое. Она слишком активна по натуре, чтобы вести такую затворническую жизнь. Ей во что бы то ни стало надо быть при деле.

     -- При каком деле?

     -- Ни при каком. Вообще при деле. Участвовать в жизни. Во всем, что происходит. Я хочу быть при деле. Ты понимаешь, что я имею в виду?

     Наконец она согласилась, что пора спать, но этому предшествовала ежедневная церемония вечернего туалета, обряд приготовления к ночи. Обычно он просматривал газеты, ожидая, когда она вернется и он сможет пойти в ванную. Но сегодня, вместо того чтобы взяться за чтение, он лежит на спине, подложив ладони под затылок, и глядит в потолок. Тишину нарушают сперва только бульканье льющейся воды да непрекращающееся гуденье в водопроводных трубах. Потом сосед за стеной начинает вертеться на кровати и снова что-то бормочет во сне.

     Свет погашен; они уже больше часа в постели, но вдруг она вновь зажигает лампу у изголовья. Она лежит голая. Он щурится и моргает от света. Он улыбается. Он тоже голый. Несколько секунд они молча смотрят друг на друга.

     -- Ты счастлив, дорогой? -- спрашивает она шепотом.

     Вместо ответа он тесно прижимается к ней, вдыхает ее запах, словно свежий утренний воздух, утыкается в нее лицом. Она высвобождает руку и гладит его затылок.

     -- Видишь, Жиль, все хорошо.

     -- Я знаю...

     У него хрипловатый мальчишеский голос.

     -- Но тебя что-то огорчило сегодня? Признайся.

     -- Ничего. Пустяки.

     -- Нет, я заметила. Раз или даже два. Правда? Я, наверно, сказала что-то, что тебя задело.

     -- Нет, честное слово...

     -- Нет, да! Вот, например, насчет друзей Арианы. Когда я пожалела, что мы не взяли их адреса. Но, знаешь, я ведь это сказала просто так. На самом деле мне никого не хочется видеть. Ты мне веришь, Жиль, дорогой?

     Он еще крепче обнимает ее и несколько раз кивает головой, как ребенок, когда ему надо сказать "да". Она гасит свет.


    

... ... ...
Продолжение "Молодожены" Вы можете прочитать здесь

Читать целиком
Все темы
Добавьте мнение в форум 
 
 
Прочитаные 
 Молодожены
показать все


Анекдот 
Вопрос: - Что такое ДЕВАЛЬВАЦИЯ? Ответ: - Девальвация - это когда жена меняет золотое сердце мужа на железный х%$ соседа.
показать все
    Профессиональная разработка и поддержка сайтов Rambler's Top100