Климова, Маруся - Климова - Голубая кровьПроза и поэзия >> Проза 90-х годов >> Климова, Маруся Читать целиком Маруся Климова. Голубая кровь
---------------------------------------------------------------
© Copyright Маруся Климова (Татьяна Кондратович) 1996
Дата написания - 1991
OCR: Печатный Источник - книжка изд-ва "Митин Журнал"
OCR, spellcheck - Андрей Журман., 2000
---------------------------------------------------------------
Кровь голубая в синей вене
Как флаг под мертвенной луной.
В. Кондратович
"Я хочу уехать за границу, как угодно, любым способом, только за
границу. Я готов жить там в коробке из-под телевизора. Я согласен там
убирать мусор, мыть полы - все, что угодно. Жаль только, что у них эту
работу делают черные, белых не берут, но может, меня возьмут. А, может,
какой-нибудь богатый старик возьмет меня к себе, и я буду ходить ему в
магазин за покупками, ну и просто помогать.
Мой приятель Олег живет в ФРГ, он женился на старухе, она не очень
старая, ей всего пятьдесят восемь лет. Правда, недавно она подала на него в
суд за невыполнение супружеских обязанностей. Он мне тоже нашел старуху,
только французскую - ей шестьдесят пять лет. Она не очень похожа на
иностранных старушек - она прислала мне свою цветную фотографию - стоит в
цветастом платье на берегу какой-то грязной лужи. Она такая здоровая, и рожа
у нее кондовая - видно, что всю жизнь на фабрике работала. Одним словом,
колода, как любит говорить мой приятель Пусик. Она очень любит Советский
Союз и одобряет политику перестройки. Она как-то давно была в советской
стране, и до сих пор не может забыть, так ей здесь понравилось - один
милиционер был такой вежливый, что даже сходил ей за лекарством и купил его
на свои деньги. У нее есть только кушетка и железная кровать, и вообще,
обстановка в квартире не очень хорошая. Она слишком много платит за
отопление зимой. Меня она содержать не будет, она так прямо и написала. Ну,
может, конечно, не так уж прямо, но мне все равно показалось, что это
хамство. Я к такому не привык. Конечно, она боится, или у нее просто есть
отрицательный опыт, наверное.
Я послал ей свою фотографию. На ней я был сфотографирован с одной
американкой, но американку я отрезал, чтобы старуха не ревновала... Я
случайно отрезал себе еще и завиток волос, но потом пририсовал новый
фломастером.
Я хотел ехать к ней со своим другом Сережей, я написал, что это мой
двоюродный брат. Но я с ним поссорился, он оказался таким гадом, я с ним
теперь даже разговаривать не хочу. Поеду к старухе один, а ей скажу, что его
забрали в армию. Его, кстати, и так собирались забрать, все слали ему
повестки, а он скрывался. Может, даже мне стоит позвонить туда и рассказать,
что он скрывается, а сам собирается ехать за границу, чтобы его вовремя
прихватили. А то на что это похоже - все служат, а он? А то он еще поедет
туда и украдет что-нибудь в универмаге, а когда его поймают, расскажет и про
меня. Тогда я больше не смогу никуда ездить. У них там насчет этого строго -
занесут в компьютер, и потом всю жизнь не отмоешься. Слава Богу, у нас еще
до такого не дошло! Я тут по телевизору видел про Америку, как там они
борются с теми, кто не платит налоги, это же просто ужас!
Старуха пишет, что, когда я приеду, она у меня сразу попросит паспорт.
Так надежнее. Мне не жалко, у меня их целых два, один прописан на
Рубинштейна, а другой - в Кировском районе, где я раньше жил, не знаю уж,
который ей больше понравится. Еще она пишет, что сломала ногу и нуждается в
помощи. Но мне кажется, это она меня на пушку берет, хочет проверить. Может,
конечно, и на самом деле сломала, но тогда вообще нет смысла к ней сейчас
ехать. Да я и так к ней сейчас не поеду, только через год. Я женюсь на ней и
останусь там, а потом посмотрим. Я уже написал ей, что хочу взять ее
фамилию. У нее очень красивая аристократическая фамилия - Дюран-Бертолле.
Мы с моим приятелем Веней недавно были в Западном Берлине. Западный
Берлин - это единственное место, куда выгодно ездить. Мне и Вене устроил
приглашение мой приятель Эдвин, с которым мы познакомились на пляже в
Солнечном. Туда и дорога дешевая, приезжаешь, на эти обмененные деньги
покупаешь видеоплейер и еще себе кучу тряпок. А потом здесь этот плейер
продаешь. И с деньгами, и удовольствие.
В Западном Берлине я так бегал по магазинам, что совсем похудел, ножки
у меня стали как спички - просто ужас. И главное - никак потом не мог
поправиться. Нет, вообще-то мне поправиться - раз плюнуть, я наоборот этого
боюсь. И ноги у меня сейчас, по-моему, не толстые, это я специально джинсы
такие купил - в обтяжку.
В Западном Берлине я украл в универмаге туфли за двадцать марок, свитер
и рубашку - там никто за этим не смотрит. А к свитерам у них приделаны такие
железные блямбочки, и когда с ней выходишь из магазина, раздается пиканье.
Причем, эту блямбочку никак не отодрать, а продавец кладет свитер на
тарелочку - она и отваливается. И как только они это делают?
Так вот, Веня нашел свитер без такой штуки - мы его и украли. Он зашел
в кабинку и запихал его в пакет. Свитер был очень красивый - синий, крупной
вязки - у меня его потом отняли. Я выходил из ресторана летом, а там мажоры
тусовались, они с меня его и сорвали. Хорошо, что я сам в метро убежал, к
милиционеру.
У меня в последнее время проблема с работой - хорошо бы устроиться в
тот музей, что в бывшем соборе, недалеко от меня, музейным смотрителем - там
ведь вполне культурное место, и к тому же иностранцы бывают. Я сяду у входа,
прикинусь - у меня это самый худший прикид, остальные гораздо лучше. Я
сделаю себе прическу, может, меня кто-нибудь и возьмет, ну, иностранец,
конечно. Пусть даже баба, а не мужик, наплевать. А пока они мне будут
что-нибудь дарить: сигареты, например, или ручки. Не знаю только, стоит ли -
сейчас я могу устроиться директором булочной - наверное, это лучше.
Я все равно уеду отсюда через год, просто пока надо хоть где-нибудь
работать.
Вообще-то, мне ничего не надо, я могу жить на рубль в день. Мяса и
масла я не покупаю, сахара тоже. Газеты и кино мне не нужны, там одна
пропаганда. Правда, водку я пью, я от нее сразу худею.
Если я поступлю работать в собор, мы с Марусей сразу напьемся. Маруся -
это моя подруга, она работает недалеко от меня. Я называю ее Марусиком. Я
хотел, чтобы она называла меня Пауль, но она зовет просто Павликом.
Два дня назад мы у нее напились - а там еще была баба - комсомольский
секретарь - просто ходячий лозунг какой-то. Откуда она взялась? Никогда бы
не подумал, что у Марусика такие подруги. В ней было столько
коммунистического. С ней рядом и сидеть-то было невозможно. А потом я пошел
провожать другую бабу, ее звали Ира - мне не хотелось, но она так
прицепилась, пришлось идти. Я никак не мог поймать ей тачку и решил - поймаю
на Невском. Мы пошли на Невский, но там было то же самое. А я как раз там
рядом живу, я решил - пойдем ко мне, я по телефону вызову. Мы пришли, она
сразу же схватилась за телефон и звонит в такси. Я ей говорю: сними хоть
пальто, а она не слушает. Дозвонилась, спрашивает адрес, я ей сказал, а
потом спрашивает фамилию, я ей говорю: "Крокодилов", после чего ее там
попросили не хулиганить и бросили трубку. Тогда она набросилась на меня,
зачем я ввожу в заблуждение службу быта и не говорю свою настоящую фамилию.
Наконец я сам позвонил в такси и назвался Чемодановым, мне почему-то
поверили, только сказали, что лучше бы моя фамилия была Смирнов.
Ира все допытывалась у меня, как моя настоящая фамилия, но я так и не
сказал. Пока мы ждали такси, я рассказал ей, что хочу учить французский
язык, и она сразу же принялась писать мне спряжение французского глагола
avoir и при этом пыталась положить голову мне на плечо, а когда я не
выдержал и отодвинулся, она мне сказала: "Брось, пожалуйста, свои
педерастические штучки!" "А ты брось свои жидовские примочки," - ответил я.
Тут она вдруг разрыдалась и говорит "Что ж, если черные волосы и глаза, то
уже и жидовка!"
Я был очень рад, когда наконец пришло такси. Она явно нездорова. Я,
было, хотел, чтобы она меня обучала французскому языка, но теперь не хочу.
Да к тому же она просит пять рублей за урок.
Но, наверное, она меня иногда вспоминает, мы все же знакомы.
Веню недавно ограбили - он спал, а к нему влезли через окно. Его били
железным ломом по голове, но он жив - удивительно, его и ломом не убьешь.
Сейчас он, конечно, немного не в себе - у него что-то с головой. Хотя это у
него и раньше было, наверное, от старости - он уже становится "бабушкой". Но
я все равно его очень люблю.
Милиция, конечно, ничего не нашла, да и не найдет - его грабят уже не в
первый раз.
Почему у нас все так плохо, разве Ленин этого хотел?
Говорят, Маргарет Тэтчер пьет по утрам грейпфрутовый сок. И это весь ее
завтрак. А здесь просто некуда пойти вечером, никаких развлечений, ничего. Я
вспоминаю Западный Берлин - там совсем другое дело - идешь, как по большому
магазину! Там даже дождь какой-то особенный. Когда там пошел дождь, я
протянул руку - ну точно, совсем особенный дождь!
Я заходил там в самый дорогой универмаг КДВ, ничего не покупал - там
все очень дорого, но там можно бесплатно прыскать на себя разные духи, и я
каждый день заходил туда и прыскался. А один раз продавщица сама взяла
флакон и опрыскала меня всего - наверное, я ей понравился. От меня потом
целую неделю хорошо пахло.
Когда я приехал обратно - тут везде грязь, все грязное, ото всех воняет
говном, жрать нечего - ужас! Я даже никуда выходить не хотел. Я покрасил всю
свою мебель в белый цвет из распылителя и поставил низенький столик, а на
него положил иностранные журналы. Я стал выращивать цветы, но они плохо
росли - в комнате слишком темно. Я привез из Западного Берлина много разных
дезодорантов, и они все стояли у меня под зеркалом. Все мои знакомые
приходили ко мне и прыскались. Они все, наверное, думали: "Ну ничего, я один
попрыскаюсь, это немного!" И так каждый, а их сколько! В конце концов, мне
пришлось все убрать - ведь им что-нибудь объяснять бесполезно!
У меня есть соседка. Шурка, она уже на пенсии Она со своим мужем все
подглядывала за мной и подслушивала. Но я один раз ее поймал у своих дверей
и сказал: "Все подслушиваете? Материалы на меня собираете?" И с тех пор она
меня побаивается, хотя подслушивать, конечно, продолжает. Раньше у меня была
жена и дочь - это единственное, о чем я жалею в своей жизни. Я женился
потому, что думал, что так должны делать все. Во всех фильмах, которые я
видел, молодые люди встречались с девушками, и у них рождались дети.
Конечно, мне всегда больше нравились юноши, но я думал, что я какой-то
ненормальный.
Когда мне было двенадцать лет, к нам в гости приехал мой двоюродный
брат, и нас положили спать в одну постель. Мы трогали с ним друг друга за
разные места, обнимались, и в конце я почувствовал такой кайф, ну просто
кончил, хотя тогда я еще не знал, что это так называется.
Мой папаша был сумасшедший, у него была любовница, я ее знал - она была
техником-смотрителем из нашего РЭУ - такая крашеная блондинка с потасканной
рожей. Он приводил ее к нам, когда матери не было дома, а я был за стенкой,
и все было слышно - всякие там стоны и шуршание.
А моя жена была балерина. Она все время притворялась, что любит меня,
все изображала что-то, а потом у нас родилась дочь. Тут уж жизнь стала
просто невыносимой. Я помню, мы с ней ужасно поругались, она мне так
осточертела, и ее рожа, и ее задница еще больше, и ее проклятые
родственники, они просто доводили меня до сумасшествия. Я шел по Фонтанке и
думал, какой я несчастный, как все плохо, какая ужасная жизнь - и вдруг
увидел идущего мне навстречу... Лицо его показалось мне таким прекрасным и
почему-то знакомым. Он улыбнулся мне. Так мы познакомились с Веней."
x x x
Маруся закурила сигарету и отложила дневник Павлика в сторону. Во дворе
напротив был серый дом. По двору бегали маленькие дети. Рядом находились
какие-то очистные сооружения и летом, когда ветер дул в их сторону, в
квартире воняло, как будто что-то разлагается. Сейчас была весна, грязный
снег еще не растаял, и все вокруг было грязное, серое и унылое. В такие дни
она всегда чувствовала беспокойство и тоску, и ей хотелось пойти
куда-нибудь, только чтобы не сидеть на месте, и хотя идти было некуда, все
равно, можно было идти просто по улице, по лужам, мимо серых домов, и так
ходить долго, долго, пока не устанешь, и ноги не откажутся передвигаться.
Тогда можно будет сесть на скамейку на ледяном ветру, потому что некуда идти
и никто не ждет, и никто никому не нужен, и так и должно быть всегда, до
самой смерти.
Когда Маруся училась в школе, у нее было много знакомых девочек. Эти
девочки были маленькие, им было только по двенадцать лет, как и Марусе, но
они все уже были настоящие бляди. Одна из них ходила в синей куртке и курила
в подворотне. А другая, по имени Ляля, жила со взрослым мужиком.
У мужика была жена и дети, но по вечерам он встречался с Лялей. Он
трахал Лялю в подвале, но больше ей нравилось сосать. Она даже как-то
спросила Марусю: "Как ты думаешь, через рот нельзя залететь?" Маруся не
знала, она в этом не разбиралась. Другая девочка была очень толстая, все ее
звали Куча. Ей это не нравилось, и она просила, чтобы ее называли Бланка,
потому что она была влюблена в певца Рафаэля и даже учила испанский язык во
Дворце пионеров. У нее была цель в жизни - переспать с Рафаэлем. Переспать с
Рафаэлем, а потом умереть. Она сказала: "Каждому, кто назовет меня Бланка, я
буду давать рубль". Но ее все равно звали Куча. Когда ей сказали, что
Рафаэль - гомосексуалист, она не поверила и продолжала надеяться.
Сама Маруся до семи лет жила у бабушки в городе Жмеринке. Там вечерами
они собирались с мальчиками у большого солдатского забора, за которым была
воинская часть. Мальчики были старше, им было лет по десять, они делали
кольца из разноцветных проволочек и дарили их Марусе, а она за это ложилась
с ними в канаву, и они тыкали в нее мягкими пипками. Один мальчик говорил
другому: "Далеко не запихивай, а то у нее ребенок будет".
Однажды к забору прибежала бабушка Маруси, наверное, она заподозрила
что-то, но ее заметили издали и успели мирно рассесться на бревна. "Вы що
тута робытэ? - с подозрением спросила бабушка. "Та от, сыдымо тута, -
ответил самый старший Алик очень спокойно, - кольцо Маруське плэтэмо".
Бабушка сказала, что уже поздно, а действительно, было уже совсем темно, и
она взяла Марусю за руку и увела ее домой.
Вечером, лежа в кровати, Маруся боялась, что ее дедушка уже все узнал.
она вся тряслась от страха, а еще она боялась, что у нее будет ребенок. Ей
было непонятно, что она будет с ним делать, ей было очень страшно, и она
говорила себе, что больше никогда так делать не будет. А на другой вечер
повторялось то же самое. Днем они играли с подружкой на солнышке, ловили
бабочек. Они научились определять, где самец, а где самка, и заставляли их
ебаться. Если им попадалась бабочка с толстым брюшком, они сладострастно
дрожали и говорили: "Это беременная".
Вокруг было много насекомых, и птиц, и воробьев, и все они ебались друг
с другом.
Вечером к калитке прибегал кривоногий рыжий мальчик и говорил:
"Маруська, ебаться будешь?", и они вместе бежали к большому забору, где
росли желтые одуванчики.
По воскресеньям они с братом Гришей ходили на станцию, туда приезжали
поезда, и в буфете продавали мороженое. Там на стене в зале ожидания висел
огромный портрет Ленина в расстегнутом пальто, развевающемся на ветру, а
вокруг на картине были серые тучи. Марусе он почему-то очень не нравился, и
эта картина вызывала у нее тоску и беспокойство, и, когда ей однажды
попалась газета с портретом Ленина, она даже выколола ему глаза, а потом
изрезала на куски. Тогда, еще совсем маленькая, она любила играть в собачек.
Она привязывала себя веревкой за руку к ножке стола и лаяла "ав-ав". Она
говорила, что она собачка Нэрочка. При этом ей виделась такая пушистая белая
собачка, которую она то ли видела где-то у знакомых, то ли просто в книжке.
До пяти лет она спала в постели с дедушкой. Она очень любила дедушку, только
иногда он ужасно храпел. А потом вдруг дедушка перестал с ней спать, и ее
переселили на пол, на перину. Обычно они спали на чердаке. Маруся слышала,
как дедушка говорил бабушке: "Я не могу с ней спать, у меня наступает
возбуждение". Маруся не поняла, что это.
Бабушка часто делала вареники, и Маруся их очень любила. Как-то они с
бабушкой поехали в гости в Мирополь - там жила бабушкина родственница. У
родственницы было два внука, уже большие. Там приготовили вареники с
вишнями, и Маруся, даже после обеда, все ходила по комнате и ела их. Она бы
рада была переключиться на что-нибудь другое, но не могла, и все ела их и
ела. Тут в комнату зашел один из внуков бабушкиной родственницы. Сережа, и
ущипнул ее за бок. Маруся не поняла, зачем он это сделал, но покраснела. Он
сказал: "Ешь, ешь", и еще раз ущипнул. Маруся смутилась и ушла.
Там была деревянная уборная, где висела книжка с какими-то странными
буквами, которых Маруся раньше никогда не видела. Маруся уже умела читать и
все буквы знала. Она взяла листок и пошла к бабушке спросить. Бабушка
сказала, что эта книга напечатана давно, и сейчас таких букв нет. Потом они
пошли прогуляться. Было очень жарко. Недалеко стоял завод, и из огромной
трубы лилась вода, от этого рядом образовался пруд, называвшийся здесь
"ставок". Маруся разделась и тоже полезла в воду. Там было много мальчиков,
они стали смеяться над ней. На Марусе были голубые трикотажные штаны. Ей
пришлось одеться и уйти, хотя ей очень хотелось залезть в трубу, как это
делали ловкие загорелые мальчики, и поплескаться там.
Вечером они с бабушкой поехали в поезде назад. Маруся увидела в буфете
пряник, светло-коричневый, облитый белой глазурью, и стала просить бабушку
купить. Но бабушка сказала, что нету денег и что Маруся уже сыта. Маруся
обиделась. Она смотрела в окошко. Там уже темнело, в окне были одни деревья,
кругом лес и лес.
Напротив бабушкиного дома через улицу жила Ленка, подружка Маруси.
Ленка была бледная и худая, с черными волосами. У Ленки была старшая сестра
- Наташка. У нее тоже были знакомые мальчики, которые часто приглашали ее в
парк. Она не любила туда ходить вечером, потому что говорила, что ее могут
отъебать. Маруся удивлялась, - почему она не хочет, ведь это же так приятно,
но вслух говорить об этом не решалась.
У Наташки был красивый кулончик на цепочке, короткая юбка, белая
кружевная блузка и черный широкий пояс с золотой пряжкой.
Марусе очень хотелось быть как Наташка. Однажды она потихоньку пошла к
ним, там никого не было дома. Она зашла в комнату, открыла шкаф и достала
оттуда пояс и цепочку с кулончиком. Потом так же тихонько пошла домой. Дома
она надела на себя цепочку и попыталась застегнуть пояс. Но она была
толстая, и пояс застегнулся с большим трудом - только на последнюю дырочку.
Маруся даже не могла вздохнуть. Ей казалось, что теперь она хоть немного
стала похожа на Наташку Она попыталась начесать волосы у себя на голове, она
много раз видела, как это делает Наташка, но так и не поняла, как. От этого
все волосы спутывались, но зато голова казалась большой и круглой, как
воздушный шар. Но тут подкралась бабушка, набросилась на Марусю и стала
орать, что она себя уродует. Маруся даже не слышала, как подошла бабушка, -
ни одна половица не скрипнула. Бабушка любила подглядывать и подслушивать и
ходила бесшумно, как кошка.
В войну она жила в оккупации, но имела связь с партизанами. Она часто
рассказывала, как она шла в Киев или из Киева, выводила из окружения
какого-то секретаря партии, хранила какие-то передатчики - у Маруси потом
все спуталось в голове, и ничего конкретно вспомнить она не могла. У матери
бабушки было четырнадцать детей, она была простая крестьянка и всю жизнь
работала. Во время голода в тридцатые годы бабушка спасла всю их семью,
потому что стащила где-то мешок пшена, и по ночам, чтобы не был виден дымок
из трубы, они варили его и ели. С того времени отец Маруси очень любил
пшенную кашу.
Бабушка приговаривала: "Мою жизнь никто не знает, что я пережила, как я
страдала, Боже, Боже!"
А мама говорила Марусе, что у бабушки было много любовников, что она в
молодости работала продавщицей в магазине.
В молодости бабушка была довольно красивая и познакомилась со своим
мужем, который работал большим начальником в киевском НКВД. У них родился
ребенок, марусин папа, а потом муж ее бросил, - мама говорила, потому что
бабушка была очень хамская. После этого бабушка вышла замуж за дедушку. Она
оформляла витрину и надела на себя красивую юбку. Дедушка ее заметил и потом
специально пришел в магазин с ней познакомиться. Он попросил у нее какие-то
консервы, а она раздраженно швырнула их ему в рожу и дедушка ее сразу
полюбил.
Потом они с дедушкой построили дом. Дедушка работал на паровозе
машинистом и во время войны помогал немцам. У него даже был друг - Ганс.
Дедушка говорил, что при немцах везде был порядок, и они всех кормили.
Работать с немцами было одно удовольствие. Но потом, когда наши победили,
дедушка уже не писал Гансу, и боялся, как бы его не заложили соседи. Но
соседи и сами почти все дружили с немцами, и один мужик - его звали Грихаил
- вообще стучал у немцев и закладывал всех коммунистов. Потом он тоже
затихарился.
Обо всем этом Маруся слышала от мамы.
Дедушка с бабушкой часто ругались, и Марусе это нравилось, потому что
тогда про нее вообще забывали. Они с Ленкой потихоньку учились курить.
Маруся воровала у дедушки папиросы "Шахтерские", и они курили их за
солдатским забором. Она только набирала дым в рот, поэтому никаких
неприятных ощущений не было. Дым выходил изо рта тонкой красивой струйкой.
Наташка курила точно так же. Маруся со своим младшим братом Гришей и с
Ленкой часто ходили в кино. Они шли через большой парк, который назывался
"Парк культуры и отдыха железнодорожников". Они проходили мимо серебряной
матери, которая протягивала своего младенца куда-то вверх, и мимо коричневых
каменных оленей. Однажды, когда бабушка с Марусей и братом гуляли здесь, они
все вместе сфотографировались, и Маруся залезла на оленя. В углу парка стоял
старый грязный сортир, и соседи рассказывали, что в нем один мужик утопил
свою мертвую жену. Он ее разрезал на куски и утопил там. Маруся боялась
этого сортира.
Потом из парка они выходили на асфальтовую площадь, шли мимо стадиона,
украшенного плакатами. На плакатах были нарисованы мускулистые мужики и бабы
в трусах и майках.
Кинотеатр был совсем новый и находился сразу за парком. Они покупали
билеты и долго ждали начала сеанса. Они заходили в музей какого-то
революционера, который находился рядом с кинотеатром. Туда можно было
заходить бесплатно, и они ходили каждый раз перед кино. Там были гнутая
алюминиевая ложка и вилка, а также потрескавшаяся тарелка и мутный стакан -
все это принадлежало революционеру, из этого он ел и пил. Там же в витрине
были выставлены его вышитая сорочка и засаленный военный френч. Еще был
обгрызенный карандаш и картонка с пробитыми на ней линиями, при помощи
которой он писал, когда окончательно ослеп. В последней комнате в витринах
были разложены подарки, которые на юбилей этого революционера прислали
разные заводы и фабрики. Особое впечатление производил на Марусю сахарный
бюст писателя, который прислал сахарный завод. Ей хотелось отколоть хотя бы
кусочек, но бюст стоял в стеклянной витрине.
Билеты в кино продавали без мест, и все дети стояли в очереди у стены,
а потом, когда двери открывались, бежали и занимали места. Маруся была очень
большая и толстая. Один раз какие-то взрослые мальчики с сигаретами
уставились на нее, и один из них сказал: "Гляди кака пузата. Ебана, должно
быть". Это произошло именно в тот день, когда у Маруси было хорошее
настроение, и когда она решила, что она совсем не толстая, а, скорее,
худенькая. Маруся покраснела, ушла и спряталась в кустах. В кустах валялись
пачки из-под папирос, смятые пожелтевшие окурки, какие-то грязные тряпки, и
ползали муравьи. Она долго сидела там, думала, но ничего не могла понять.
В кино они смотрели, в основном, индийские фильмы, там все было так
красиво, все обнимались и целовались.
Когда Маруся ходила в кино с Гришей без Ленки, им часто встречалась
одна и та же пара - девушка в короткой юбке и высокий парень с длинными
волосами и вытянутым бледным лицом. Они ходили обнявшись. Марусе они очень
нравились, и она все время наблюдала за ними издалека, а потом показала их
Грише. Гриша с ней согласился, что они очень красивые. С тех пор они стали
называть девушку "красавицей". Они даже ходили за ними по парку, стараясь,
чтобы их не заметили. Потом как-то с ними опять пошла Ленка, и они показали
"красавицу" ей. Ленка внимательно осмотрела ее с ног до головы и сказала:
"Эта ваша красавица, по-моему, беременная". Маруся покраснела, ей стало
очень неприятно, она пожалела, что показала красавицу Ленке, а та все
испортила. Ленка часто смотрела, как Маруся ебалась с мальчиками, но сама не
хотела, а когда Маруся ее спрашивала, почему, она уклончиво пожимала
плечами. Но она даже предлагала Марусе ебаться у нее за домом на огороде,
там никто ничего не увидит, говорила она, и можно это делать даже днем.
Гриша тоже иногда смотрел на Марусю и мальчиков.
Маруся мечтала похудеть, но бабушка готовила очень вкусно, и Маруся не
могла заставить себя отказаться, да к тому же бабушка и не разрешала не
есть. Ночью, лежа в постели, Маруся щупала свой живот и пыталась его
втягивать.
У бабушки была картонная коробка, и в ней много пластинок. Маруся
часами слушала их. Когда пластинка кончалась, она ставила ее снова. Многие
песни она помнила наизусть. "Все ждала и верила сердцу вопреки, мы с тобой
два берега у одной реки". Маруся представляла себе какого-нибудь мальчика,
что это они с ним два берега, и взволнованно ходила по комнате. Она не
знала, кто из мальчиков, с которыми она лежала под забором, нравится ей
больше. То ей казалось, что она любит рыжего кривоногого Витальку, то ей
нравился больше Юрка с выпученными глазами, а то рябой узкоглазый Алик.
Потом она уехала в Ленинград, ей пора было идти в школу.
В Жмеринку она приезжала почти каждое лето.
Через год она снова приехала и на вопрос: "Ебаться будешь?"
отрицательно покачала головой. С тех пор мальчики, когда они играли вместе,
говорили ей: "Маруська, а ну отвернись, я поссу!"
Когда Маруся училась уже в пятом классе, ее отправили в спортивный
лагерь. Она ходила тогда в плавательный бассейн. Спортивный лагерь находился
в городе Туапсе. Провожал ее туда отец. Он постриг Марусю очень коротко, к
тому же она ходила все время в брюках, отчего все принимали ее за мальчика.
Когда она села в поезд, там было много девочек, они стали играть в какую-то
игру и спросили ее: "Как тебя зовут?" Она тихо пробормотала:
"Мура", а они стали называть ее "Шура", потому что подумали, что она
мальчик, и одна девочка, самая красивая, с яркими синими глазами и алыми
губами стала с ней кокетничать. Потом Маруся объяснила им, что она не
мальчик, и все очень удивились Она действительно была похожа на высокого
здорового мальчика в шортах и мужской рубашке. Жить их поселили у какой-то
старухи, и она сказала, увидев Марусю: "Вот хорошо, и парень есть, будет
следить за дисциплиной!" Марусе это даже нравилось, она давно уже хотела
быть мальчиком, ходила в брюках и в классе дружила только с мальчиками. У
нее был друг - Вова Гольдман. Они с ним лазили на помойки, забирались на
крыши и бросали оттуда лампочки на головы прохожим. Еще они любили звонить в
квартиры и убегать, пока не открыли. Часто они ходили по подвалам,
полузатопленным водой и жгли газеты, освещая ими путь. Однажды они боролись
с Вовой на диване, и он стал вдруг задирать ей платье и сильно сопеть.
Маруся с большим трудом справилась с ним и освободилась. Вова жил в соседнем
доме и часто приходил в гости.
По ночам, когда родители спали, Маруся играла с братом в игру, которую
придумала сама. Она ложилась на пол голая, а брат на нее садился. Он трогал
ее, и Марусе было приятно.
Отец Маруси был капитаном и плавал за границу. Как-то они с мамой пошли
встречать отца к нему на корабль, когда он пришел из рейса. Маруся очень
любила порт и корабли, и серое небо, море и чаек, их всегда было очень
много, они летали и кричали странными голосами. Она всегда мечтала плавать
на таком же белом корабле по серому морю, у морского ветра был прекрасный
запах, ей казалось, что это и есть счастье. И потом, спустя уже много, много
лет, стоило ей почувствовать морской ветер с запахом водорослей, ее сразу же
тянуло туда, к морю, она даже сама точно не знала, куда, просто уйти, уйти в
море.
... ... ... Продолжение "Голубая кровь" Вы можете прочитать здесь Читать целиком |